Татьяна Тарасова - Небо для талисмана

Более парень - к его собственному счастью - ничем не походил на обезьян, да и на прочих тварей тоже. В зеленых глазах его светился живой ум - слишком живой, чтобы быть интересным, а тонкие и длинные пальцы свидетельствовали о хорошем происхождении - увы, не слишком хорошем, если судить по ветхой одежде и странному способу путешествия по реке. Чуть согревшись, рыжий степенно оправил полотняную рубаху с прорехами у ворота и под мышками, облепившую его костлявое тело, с жалостью оглядел изорванные в клочья короткие штаны. Затем взор его с любопытством скользнул по немного подмоченному, но все равно истинно королевскому одеянию Дигона: шелковая туника и впрямь когда-то принадлежала повелителю Аграна - её позаимствовал в опочивальне Патоса старый приятель аккерийца Кумбар Простак - особа, приближенная к императору; а тонкий золотой обруч, посверкивающий в черых волосах, подарила его возлюбленная, принцесса Озенна. Бархатные штаны, ранее обладавшие богатым тусклым блеском, а теперь замызганные и покрытые пылью, Дигон приобрел в Канде - столице древнего Эгана, у скупщика краденого. Он же продал ему за бесценок широкий кожаный пояс с медной пряжкой, ножны для меча и дорожный холщовый мешок. Высокие сапоги достались аккерийцу по случаю - по пути к Хосу на него напала шайка разбойников, привлеченная ярким пурпурным цветом плаща делопроизводителя. Их было не больше дюжины, и по виду все обедневшие крестьяне - Дигон без труда обратил их в бегство, но один - здоровый глухонемой детина со злобной тупой мордой - никак не желал убраться, и все бросался на странника с упорством умалишенного, размахивая при этом огромным топором. Пришлось отправить его беситься дальше в Ущелья, а вот сапоги его - прочные и удобные, из хорошей кожи, Дигон забрал себе. Все это великолепие было вмиг отмечено цепким взглядом рыжего. Громко засопев, он уставился в небо, где блистали серебром и перламутром россыпи звезд. Подсвеченный ими, ночной мрак уже не казался таким жутким и черым, зато кривобокие тени деревьев выделились на фоне чуть посветлевшей дали. Аккериец отвернулся от демонстративно зевающего парня, опять завалился на плащ, подложив под голову свой мешок с нехитрым, но все же личным имуществом; локтем правой руки прижимая к земле меч, левую Дигон вытянул так, чтобы она непременно касалась крутого бока кувшина с остатками пива - он не собирался доверять первому встречному, тем более водоплавающему, и тем более рыжему. Но не успел он снова ощутить легкое дыхание сна, как спасенный подал голос, звонкий, хотя и несколько простуженный.

- Дай мне напиться, приятель, и я порадую тебя своим пением.

- Еще не хватало, - буркнул Дигон, без колебания отвергая столь лестное предложение.

- Капитан... - проворчал рыжий. - Настоящий капитан. Дай напиться, говорю! В ответ раздался угрожающий рык, против ожидания не повергший рыжего в ужас.

- Точно капитан, - со вздохом констатировал тот, все же не желая отступаться. - Они все такие. Армия - что возьмешь... Ты сам-то откуда? Не из Аккерии ли?

- Ну, - Дигон приподнялся на локте и посмотрел на этого юнца, так быстро определившего его истинное происхождение. Конечно, он и не думал, что рыжий примет его за странствующего инфанта, но хоть бы за рыцаря...

- Я сразу понял, - благодушно сообщил вполне пришедший в себя парень. - Бывал в Аккерии... Так ты дашь мне напиться, капитан?

- Спустись к реке и пей сколько влезет. Мне не жалко.

- А пива жалко? Дигон погрузился в раздумья. С одной стороны, пива ему было не жалко - в конце концов, он собирается идти вдоль реки, так что смерть от жажды ему не грозит. А с другой стороны... Кто его знает, этого рыжего? Может, он и в самом деле помешанный - ещё отравит пиво своей заразной слюной... А новый знакомый уже тянулся к сосуду с любимым напитком Дигона.

- Пару глотков, не больше. Можно? Тяжелый вздох аккерийца был ему ответом. Ухватив кувшин за бока, парень прильнул к его горлышку губами так жадно, словно после долгой разлуки целовал уста любимой. Сумрачно смотрел капитан, как его прекрасное темное эганское пиво, булькая, потоком низвергается в тощий, но бездонный желудок рыжего недоноска. А недоносок сладостно жмурил свои кошачьи глаза, чавкал и сопел, совсем забыв об обещании ограничиться парой глотков. Наконец Дигон не выдержал и, по звуку определив, что в кувшине осталось не более четверти, отобрал его и поставил обратно в камни.

- Хватит! - твердо заявил он, не обращая внимания на умоляющий взгляд опрометчиво спасенного им парня.

- Один глото-о-ок... Последний... - проблеял тот, уже не столько из жажды, сколько из вредности характера.

- Выпей реку, - отрезал аккериец, и решительно улегся на свой плащ спиной к рыжему. Некоторое время ещё были слышны стоны, вздохи и бормотанье незваного гостя, но вскоре он умолк, то ли задремав, то ли просто отказавшись от намерения разговорить капитана. Сквозь ресницы глядя на мерцание ночных светил, Дигон, чей сон уже улетел к кому-то другому, думал о том, как прошла бы ночь, если б вместо рыжего недоноска он выловил из реки юную милашку. Пушистая копна волос - пусть даже рыжих - на узких плечах, тонкие ласковые руки и гибкий стан, тихий нежный голосок, глаза... Какие же глаза? Голубые, как у белокожих канталок? Или карие, блестящие, зовущие, как у агранских горячих красоток? В широкой груди Дигона родился и тут же умер глубокий вздох - свидетельство того, что он не отказался бы и от канталки, и от агранки, и от леведийки, и от хитайки... Даже черые девы таинственного Ло-Дакхе, бывало, коротали ночи в его объятиях, незатейливых, но жарких и диких, как сама суть капитана... Только с дочерью Равира Снежного Колосса, прекрасной, но холодной и жестокой Атали, он не хотел бы встретиться. И сейчас при кратком воспоминании о ней у аккерийца свело скулы. Он словно вновь ощутил в руке клочок её платья, сотканного неземными ткачами из неземных нитей; он словно вновь услышал её голос, подобный нежному и звонкому звучанию тонкострунной арфы, но отравленный ядом презрения к поверженному воину. Тогда Дигон доказал ей и ледяным братьям её, что аккерийский волк даже умирая от ран способен перегрызть глотку врагу, но в душе его с тех пор все тлели искры огня желания - желания обладать Атали, которая ускользнула от него в бескрайнюю пустыню, в царство снега и льда, где холодное дыхание отца её Равира навсегда замораживало живое дыхание земного существа. Куда приятнее оказалось вспомнить принцессу Озенну, жрицу древнего божества, им же потом и убитую, а ещё приятнее Алму, красавицу из Крепара... Душа её тоже переселилась в Ущелья, но в памяти Дигона останется её голос, её улыбка, нежный взгляд милых глаз... Вереницы прекрасных дев проплывали под веками Дигона - в полусне, окутанные дымкой светлого тумана; он помнил всех - и тех, кто оставил след в его жизни, и тех, кто подарил ему лишь ночь... Легкий ветерок перебросил с виска на лицо черую прядь - сие прикосновение было так ласково, будто быстрые пальчики девушки провели по его щеке. Все-таки жаль, что багесским крестьянам не пришло в голову отправить в плавание по Колоту юную красавицу, а не рыжего недоноска... Вскоре, убаюканный тихим треском костра и шелестом листьев, Дигон уснул, и сон его был так хорош, что и душа, растревоженная воспоминаниями, успокоилась...

Читать дальше