Татьяна Тарасова - Небо для талисмана

Глава 4

Когда он пробудился, солнце стояло уже высоко над Иссантией. Лучи его так прогрели каменные стены внутреннего дворика, что Дигон чуть не задыхался от жары. Пожалуй, если б не это, он спал бы до самых сумерек, ибо то был его первый за последние восемь дней и ночей сон без сновидений... Не поднимая пока век, он сел; душа его с неохотой вернулась в тело с заоблачных высей, где парила так легко и свободно, не занятая земными заботами; долгий зевок возвестил её окончательное возвращение в родное гнездо - аккериец мотнул головой и наконец взглянул на свет темными от сна глазами.

- Хороший день, Дигон! Негромкий, чуть надтреснутый мягкий голос прозвучал где-то совсем рядом. Капитан обернулся. Справа от него, локтями опираясь на спинку его скамьи, стоял человек небольшого роста, совершенно седой, со смуглым приятным лицом, покрытым сетью глубоких морщин, и с улыбкою взирал на Дигона добрыми карими глазами. В том, что старик этот был ему знаком, аккериец не сомневался и на миг - как и в том, что вспомнит его сейчас же, стоит только услышать ещё хоть пару слов из его уст. Но пока сии мысли вяло ворочались в его голове, сердце, которое, как давно уже он уяснил, соображает несколько быстрее его самого, опустилось к желудку словно охнуло и присело; недоуменно хмыкнув, Дигон нахмурился.

- Ты не помнишь меня? - старик подобрал полы длинного своего платья, прошел к скамье напротив и сел, скрестив на груди темные тяжелые руки. Вот оно! "... первый человек, коего ты узнаешь в лицо, сообщит тебе о дальнейших твоих действиях..." Дигон ещё не вспомнил его, но зато уже узнал в лицо, так что сейчас от него требовалось лишь одно: терпеливо выслушать все, что этому человеку заблагорассудится ему поведать.

- Я думал о тебе, Дигон, - между тем с неожиданной грустью произнес старик. - Не далее как восьмого дня я видел сон...

- Кармио! - воскликнул аккериец, поднимаясь и испытывая истинную радость - такой давно не баловала его душа. Если б мозг капитана не был затуманен вином и болезнью, он узнал бы его сейчас же. Конечно, перед ним собственной персоной сидел купец Кармио Газа, приемный отец рыжего талисмана. Он постарел, и не на пять лет, а на все двадцать: волосы его, раньше волнистые и густые, поредели; плечи согнулись; морщинами покрылись лицо и руки; карие глаза, все ещё красивые, стали мутны и - Дигон с содроганием заметил это - в уголки их то и дело набегала старческая слеза. Только улыбка его осталась прежней.

- Ты совсем не изменился, дорогой друг, - дрожащей рукой проводя по плечу аккерийца, сказал купец, а когда снова присел на скамью против него, два ручейка бежали по глубоким канавкам на его щеках.

- А ты изменился, - качнул головой Дигон. - Ты здорово изменился, Кармио.

- Я знаю... Дверь бесшумно отворилась, и к столику подскочил слуга. Капитан угрюмо смотрел, как ловко расставляет он бутыли темного стекла, усеянные будто росой прозрачными каплями, блюда с холодной телятиной в желе, с овощами, с зеленью, миски, полные проперченой красной лапшой, а в заключение серебряные кубки для вина, и все его добрые чувства, разбуженные приятной встречей, постепенно таяли. Что могло случиться с веселым, сильным и умным Кармио? Как всего за пять лет он сумел превратиться из крепкого мужчины в слезливого, почти беспомощного старца? И, наконец, где его рыжий приемыш? На эти вопросы аккериец надеялся получить ответ немедленно - как только уйдет слуга.

- Надеюсь, тебе придется по вкусу сие красное леведийское вино, привезенное прямо из Бельверуса... - прежние лукавые нотки с некоторым облегчением услышал Дигон в мягком голосе купца.

- Прах и пепел! Еще бы! Он примерился, и с размаху плеснул в свой кубок сразу полбутыли. Под яркими солнечными лучами леведийское красное заискрилось, заиграло в серебряных берегах кубка всеми оттенками - капитан одним глотком отхлебнул половину, проводил взглядом слугу, и, в упор уставившись на старика, спросил:

- Ты болен?

- Да, друг, я болен, - после мига молчания ответил Кармио. - Я... Мои ноги уже не слушаются меня - как и мои слуги... В голове - такая же лапша как в твоей миске... Я забываю, что делал прошлым вечером, а иногда не помню даже, что делаю сейчас... Я болен, Дигон.

- Где рыжий?

- Его давно уж нет... - голос старика прервался. Он хрипло, трудно закашлялся и пот крупными каплями выступил на его высоком, с тремя поперечными глубокими морщинами, челе. - Его... Нет, Дигон, - он прижал руки к груди, словно умоляя не произносить рокового слова. - Его... украли.

- Фу-у! - выдохнул аккериец, который уже успел представить себе бездыханное тощее тело рыжего талисмана. - Кто?

- Если б я знал, добрый друг... Если б я знал... Но - давай потолкуем об этом чуть позже. Ты устал с дороги. Пей вино, ешь...

- Договорились, - сумрачно согласился капитан, доливая в свой кубок вина. - А пока расскажи мне, откуда у тебя вдруг появилась дочь.

- Данита... Она хорошая девочка, Дигон. Ее мать - чудесная женщина, сестра моего друга... Он умер, она тоже... Я взял Даниту в дом и - был рад... Как я был рад! А через два дня... Через два дня пропал мой Виви...

- Ну вот что, Кармио, - решительно сказал аккериец, увидев, что глаза старика опять повлажнели. - Я хочу знать все - все! И прямо сейчас! Ты слышал меня? Старик молчал, опустив голову. Тогда Дигон привстал, дернул его за рукав, нечаянно облив при этом вином его ногу в кожаном легком сандалии, - чего тот, кажется, вовсе не заметил, - и повторил:

- Ты слышал меня, Кармио? Я хочу знать все!

- Я слышал... Я расскажу...

* * *

- Мы не виделись с тобой пять лет и ещё одну луну, Дигон... Что было за это время в твоей жизни - потом ты непременно поведаешь мне... Я тоже хочу знать все... Уверен, что подвиги твои не только множественны, но и славны, ибо суровое сердце твое воистину благородно, а душа воистину честна... Так говорил о тебе мой мальчик, пока был со мной... Он даже сочинил балладу о Дигоне-капитане, великом воине из далекой Аккерии! О-о, дорогой друг, ты улыбаешься... Вот послушай:

Там, где рождаются буйные дикие ветры, Там, где на сопках качаются черные тучи... Нараспев начал купец, но при первых же словах вдруг заметил в синих очах гостя выражение обреченности, граничащей с отчаянием: из уважения к Кармио Газа Дигон готов был выслушать балладу рыжего до конца, хотя сие равнялось для него пытке каленым железом, и старик, оценив его мужество, улыбнулся и смолк.

- Если душа твоя возжелает, потом я попрошу Даниту исполнить для тебя эту прекрасную балладу с музыкальным сопровождением. А сейчас позволь мне начать мою грустную повесть... Аккериец облегченно вздохнул и с удовольствием позволил.

- Не раз я вспоминал тебя в эти годы, друг. Иной раз мне казалось, что Митра услышал мои мольбы, и скоро ты вернешься сюда из дальних странствий, дабы отдохнуть в тиши и покое среди любящих тебя сердец... Когда мы - я и мой мальчик - вели беседы о тебе, светлой печалью исполнялись наши души и... Прости, мне трудно говорить о тех счастливых днях... Старик вытер слезу, побежавшую по проторенной уже дорожке. Виноватая улыбка тронула его бледные губы; он глотнул вина - лишь для того, чтоб промочить горло, - и видимо собрал силы, желая продолжать.