Олаф Степлдон - Странный Джон

Никогда не забуду свой первый обед на острове. Я сидел между Джоном и Ло, стол передо мной был уставлен незнакомыми мне блюдами, в основном тропическими фруктами, рыбой и необычного вида хлебом в посуде, сделанной из дерева или раковин. Марианна и две китаянки, по всей видимости, отвечали за питание, так как они то и дело исчезали в кухне и появлялись с новыми блюдами.

Глядя на легкие обнаженные фигурки молодых людей с кожей самых разных цветов, от негритянско-коричневого Нг-Ганко до темно-кремовой Сигрид, жевавших с энтузиазмом школьников, я начинал думать, что заблудился на острове гоблинов. В первую очередь этот эффект создавался двумя рядами громадных голов и глазами, похожими на линзы биноклей, но особенно подчеркивался крупными кистями рук, державших еду. Островитяне были порядочным собранием уродцев, но среди них была парочка созданий, странных даже по местным стандартам. Была Джелли с головой-молотком и заячьей губой, был Нг-Ганко с рыжими волосами и разномастными глазами; Цомотре, мальчик с Тибета, голова которого, казалось, росла прямо из плеч, без какого-либо намека на шею; Хван Те, юноша из Китая, с невероятно громадными кистями рук, на которых, кроме обычного набора пальцев, было еще дополнительно по одному очень удобному большому пальцу.

После гибели Ян Чуна в компании осталось одиннадцать молодых людей и мальчиков (включая Самбо) и десять девушек, младшая из которых, родом из Индии, была совсем еще младенцем. Из двадцати одного человека трое юношей и одна девушка были из Тибета, две девушки — из Китая, и две — из Индии. Остальные, кроме Вашингтонии Чон, были родом из Европы. Среди выходцев из Азии, как я впоследствии обнаружил, было несколько выдающихся личностей: Цомотри, мастер телепатии, и Шень Ко, китаец приблизительно того же возраста, что и Джон, специализировавшийся на прямом изучении прошлого. Этот хрупкий юноша, который, как я заметил, питался приготовленной специально для него едой, считался самым «просветленным» во всей колонии. Однажды Джон сказал наполовину в шутку: «Шень Ко — реинкарнация Эдлана».

В первый день Джон устроил мне экскурсию по острову. Сначала мы подошли к каменному строению на берегу бухты — к силовой станции. На циновке перед входом лежал Самбо, сучивший кривыми черными ножками. Как ни удивительно, он меньше остальных изменился внешне. Его ноги были по-прежнему слишком слабыми, чтобы выдержать вес тела. Когда мы проходили мимо, он пропищал Джону: «Ей! Можно с тобой немного поболтать? У меня есть одна проблема». Не останавливаясь, Джон откликнулся: «Извини, сейчас я слишком занят». Внутри мы обнаружили взмокшего Нг-Ганко, лопатой закидывавшего песок (а точнее высохший ил) во что-то похожее на топку. «Как удобно, — заметил я со смехом, — получать энергию из грязи!» Нг-Ганко остановил работу и широко улыбнулся, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба.

«Вещество, которое мы теперь используем, — пояснил Джон, — легко расщепляется с помощью моей психотехники, но оно встречается очень редко. Разумеется, если мы возьмем и взорвем все его молекулы, что есть в этой куче, от острова ничего не останется. Но нужного нам вещества в сырье только миллионная доля. Топка позволяет выделить его атомы в виде золы, которую еще требуется отделить от прочих отходов, а потом сложить в этот герметично закрытый контейнер».

Он провел меня в другую комнату и указал на необычайно массивный аппарат. «Здесь происходит настоящая работа. Время от времени Нг-Ганко помещает щепотку вещества на вот эту покрытую клейким веществом пластину, вставляет ее сюда, и «гипнотизирует» атомы. От этого вещество становится невидимым и неосязаемым и перестает существовать, по крайней мере, в материальном смысле. Потому что когда оно «засыпает», оно не может уже ни с чем взаимодействовать. Потом либо Нг-Ганко будит атомы, чтобы получить мощнейший всплеск энергии, которая через эту машину вращает динамо-машины, либо их забирают, чтобы использовать на «Скате» или где-нибудь еще».

Мы пересекли помещение, наполненное механическими устройствами, состоявшими из большого количества валов, рычагов, колес, труб и циферблатов. За ними находились три огромные динамо-машины, а за ними — установка для дистилляции океанской воды.

Потом мы посетили лаборатории — несколько деревянных строений, построенных без особого порядка в некотором отдалении от поселения. Внутри одного из зданий мы нашли Ло и Хван Те перед микроскопами. Как пояснила Ло, они пытались «обнаружить заразу, которая поразила плантацию маиса». Помещение выглядело как обычная лаборатория, заваленная бутылями, пробирками, ретортами и другими принадлежностями. Здесь, судя по всему, проходило изучение вопросов, связанных как с физикой, так и с биологией, но биология преобладала. Вдоль одной стены стоял невероятных размеров шкаф, точнее, большое количество небольших шкафов. В них, как я потом узнал, находились инкубаторы, о которых мне позднее рассказали подробнее.

Дом для собраний — каменное сооружение, судя по виду, построенное на века, — был одноэтажным и довольно приземистым, но радовал взор. Я не удивился, узнав, что большая часть книг по-прежнему хранилась в деревянных ящиках. При этом на полках библиотеки уже стояли самые ценные тома. Мы с Джоном зашли внутрь и увидели Джелли, Шень Ко и Шахина, окруженных грудами книг. Вторая комната, поменьше размерами, была отведена для встреч колонистов. Ее стены были отделаны незнакомыми мне породами дерева и украшены сильно стилизованными резными изображениями. Из них некоторые тревожили меня или вызывали интерес, другие же вовсе не трогали. Панно из первой группы, как сказал Джон, были выполнены Каргысом, из второй — Джелли. Мне тут же стало понятно, что работы Джелли имели некое значение, недоступное моему пониманию, так как Джон был несомненно очарован ими. Кроме того, я с удивлением увидел Ланкор, девушку с Тибета, которая неподвижно стояла перед одной из картин и беззвучно шевелила губами. Джон, заметив ее, сказал шепотом: «Она сейчас далеко отсюда, но нам не стоит ей мешать».

Мы вышли из библиотеки и пересекли обширный огород, где работало несколько молодых людей, потом направились по долине между двумя горами. Здесь раскинулись поля маиса и рощи молодых апельсиновых и помпельмусовых [106] Помпельмус (так же шеддок, помело, помелло, пумело) — растение из рода цитрусовых. Его плоды съедобны и считаются самыми крупными среди цитрусовых фруктов. деревьев, которые, как надеялись островитяне, однажды дадут богатый урожай. Растительность на острове сменялась от тропической к субтропической и местами даже к той, что была обычна для средней полосы. Сгинувшие первые аборигены успели привнести на остров ценные растения: вездесущую и бесценную кокосовую пальму, хлебное дерево, манго и гуаву [107] Хлебное дерево — растение из семейства тутовых, плоды которого употребляются в пищу. Гуава (или псидиум) — кустарниковое растение с сочными плодами, которые употребляют в пищу. . Все эти растения, кроме кокосовой пальмы, чувствовали себя не слишком хорошо из-за соленого воздуха, пока новые сверхнормальные поселенцы не изобрели раствор для защиты от соли. По тропе, почти полностью скрытой среди ароматной местной растительности, мы вышли на другую сторону острова, которая представляла из себя откос голого камня, кое-где покрытого засохшим океаническим илом. Нескольким случайно занесенным сюда семенам растений удалось укорениться и основать на скале отдельные крохотные зеленые колонии. Джон указал мне на склон одной из гор, где находилась «главная местная достопримечательность» — киль и остатки шпангоута [108] Шпангоут — поперечные ребра корпуса судна, основные ребра жесткости, определяющие форму судна. Крепятся к килю. деревянного судна, которое, по всей видимости, затонуло здесь до того, как остров появился из-под воды. Среди деревянных останков лежали осколки керамики и человеческий череп.