Сергей Свидерский - Тайна казачьего обоза

Десять главных жрецов руководили сотней старших, в число которых входил и он. По статусу ему полагались некоторые льготы, но он от них отказался в пользу общины, чем и был обусловлен его быстрый рост.

Начиная свой путь простым адептом, он отказывался от всего, довольствуясь малым. Он помнил мамины слова, ею говоренные не однажды в детстве, вспугнуть птицу удачи легко стремясь иметь больше, чем нужно.

И вот оно пришло, время удачи.

Цель визита вкратце обрисовал посыльный, слуги всегда знают больше хозяев. Верховный жрец дал добро на принятие его в кандидаты главного жреца. Нужно с достоинством продержаться на испытательном сроке, выполнить задание. Он может длиться неделю, а может тянуться — год. Его же срок закончится. Если он привезёт святыню — фигурку в виде приготовившегося к прыжку тигра, выплавленного из небесного камня, упавшего на землю задолго до рождения дедушки его дедушки.

Ливень закончился. Поднявшийся тёплый ветер прогнал остатки туч с выдоенным выменем, выглянуло солнце; сразу же повисла в воздухе тяжёлая густота испарений. В открытую калитку вышел охранник с немецкой овчаркой на длинном поводке. Не проронив ни слова, поклонился и жестом руки приказал следовать за ним.

Главный жрец встретил его в огромной пустой зале, сидя на низком кресле-троне; рядом на столике с низкими ножками стоял терракотового цвета чайник и две чашки.

Хозяин дома махнул рукой, отпуская охранника, и поманил к себе его быстрым движением пальцев, будто перебирая струны, и указал на место за столиком перед собой.

Хитёр жук, думал о Рябом Александр Петрович, видимо, чуйка опытного бандоса не дала принять без раздумий верного решения. Но как загорелись его глазёнки, едва я произнёс слово, сводящее с ума большую часть человеческих особей — золото!

Александра Петровича нельзя было давно ничем удивить. Но и он, говоря это слово, как тайный знак, незаметно для визитёра подобрался, внутренне сконцентрировался, натянулся, как струна. «Ну-ка, ну-ка, дорогой ты мой, — подумал Александр Петрович, — посмотрим, куда вынесет течение слов лодку твоих мыслей в реке благоразумия».

Витя Рябой поведал всё без утайки: о беседе с Федей Владимирцевым, подробно описал все его окольные методы соблазнения металлом, за который гибнут люди. Назвал приблизительный вес. В пудах. Заикнулся, что оно ещё с царских времён, но не это цель Феди, а одна вещица, перевешивающая собой весь драгметалл.

— Уточни, Виктор Викторович, — попросил Александр Петрович, — как выглядит эта вещица.

Старый бандит с укором посмотрел на главного милиционера.

— Гражданин начальник, ну, не надо меня ловить на мелочах, — с тоской в голосе произнёс Рябой. — Как батюшке на исповеди, чистую правду выкладываю, ничего не утаивая.

— Пойми, Виктор Викторович, мне ты обязан говорить несколько больше, чем на исповеди, даже то, чего не знаешь.

Идя на встречу, Витя Рябой собирался ограничиться максимум двухчасовой беседой, обстоятельно выложив подробности, но хитрый зверь в ментовских погонах раскрутил его, задав как бы между делом, а не забыл ли ещё чего рассказать его друг. И пришлось Вите упомянуть о родственнике и его предложениях. Надо же, какая у тебя щедрая родня, то ли бесхитростно похвалил, то ли тонко сыронизировал Борисенко. Золотом, как туалетной бумагой разбрасываются, острова покупают. И требуют от тебя то, чем ты занимался на заре тревожной юности.

Не получилось просто так уйти от Александра Петровича, не вышло быстрой беседы и скорого расставания. Предложил гостеприимный хозяин сыграть в шахматишки; заказал пиццу по телефону, еду из «Золотой Якутии», холодильник на конспиративной квартире оказался забит под завязку одной водкой. «Что смотришь? — спросил Борисенко, поймав странный взгляд визитёра, — специфика работы. У тебя свои сложности; у меня — тонкости».

Провожая до двери поздно вечером Рябого, Александр Петрович ненароком сказал, что закроет глаза на то, если парочки пудов золотишка не досчитаются. Мало ли куда оно за сотню лет делось. Звери-птицы на украшение растащили, рассмеялся Борисенко, глядя в упор немигающим жёстким взором в печальные, стремительно протрезвевшие глаза гостя.

Вертолёт приземлился на Зелёном лугу напротив памятника Семёну Дежнёву, ставшего визитной карточкой города.

Федя отказался от машины и бодрым спортивным шагом по утренней прохладе добрался до офиса.

Услужливо скрипнула входная дверь, узнавая хозяина. Он зашёл в помещение, наполненное светлым утренним полумраком. В косых линейках солнечных лучей, проскальзывающих через окна, ныряли вверх-вниз пылинки-буквы. Он усмехнулся, втянул глубоко носом прохладный воздух с лёгкой примесью выветрившейся мастики, ею натирали деревянные полы; в отличие от современного линолеума и ультрасовременного ламината, Федя любил свежий и чистый запах натуральной древесины.

Характерно отозвались под ногами ступени лестницы; перешагивая через одну, поднялся на второй этаж. В приёмной включил кофеварку. Дождался, пока не сварится кофе. С дымящимся напитком в массивной глиняной кружке, которую крепко держал в правой руке, вошёл в кабинет.

Остановился на пороге. Осмотрелся. Поклонился.

— Ну, здравствуй, мой дорогой, — обратился он к кабинету, как к живому существу; эту процедуру он повторял на протяжении многих лет, выражая уважение к месту, приносящему ему доход и благополучие. — Что, соскучился, али нет? А вот я, — Федя сделал шаг вперёд и повёл плечами, — не поверишь — да.

После третьего гудка отозвалась жена. Совсем не заспанным голосом бодро сказала:

— Здравствуй, мой меценат и любитель экзотики!

Федя улыбнулся; на душе потеплело.

— Здравствуй, моя верная поклонница! Бодрствуешь с утра — хорошо!

— Как твои студенты? — поинтересовалась жена.

— Отлично, — коротко ответил он.

— Подозрительно немногословен, — подколола Ника. — Нашёл мне молодую замену?

— Пустое! Мы, Владимировцы, жён и привычки не меняем.

— Спасибо на этом. Жду к обеду. С нетерпением! — ласково проговорила Ника и добавила, — позволь догадаться: трудишься ни свет, ни заря!

— Несомненно! Не подскажешь, мой верный навигатор, где моя фамильная шкатулка. Дома?

— В сейфе, командор. По правую руку. Забыл?

— Нет! Не упускаю шанс услышать твой чудесный голос. Целую! До обеда!

Ночь давно сложила свои прозрачные крылья в хрустальной обсыпке из звёзд.

День украсил синим шёлком полог небес, на горизонте щедро украшенный золотистой бахромой солнечного света.

Старинная шкатулка из граба, инкрустированная серебром со сценками из Ветхого завета досталась ему по наследству, как и её содержимое: дореволюционная толстая, наполовину исписанная тетрадь в линейку с вытертыми и частично обтрёпанными углами и матерчатыми ресничками переплёта. Шкатулка принадлежала его прадеду, Самсонову Аркадию