Евгений Филенко - Пламенная кода

Если уж кто и герой, так это носатый прикольный парень, что всем заправлял до прихода медиков. Клэр Монфор с громадным злорадством рассказывала, как он отлупил офигенных габаритов эхайна, который убил Оберта. В эти минуты врожденный, присущий каждому человеку гуманизм в ней явно безмолвствовал. Что удивительно: спасатели, которые иногда прилетали на остров проведать нас, не могли вспомнить его имя. Не то Фармер, не то Фостер… Какая-то темная, сильно законспирированная личность из числа тех, кто давно и профессионально противостоит эхайнской агрессии на главном направлении.

Люди иногда срываются, и всегда это связано с утратами.

Но любые раны обязательно заживают.

Линда ван Брестеде бродит по пальмовой рощице с молодым медиком. И ван Ронкел снова научился улыбаться, хотя понятно, что мыслями он слишком далеко от наших забот.

Феррейра покинул остров, жарко обнявшись со всеми мужчинами, расцеловав всех детишек и перетискав всех девушек. При этом он громко орал, что все мы его друзья и первые гости в его поместье в Сан-Фернандо, и размахивал руками, как ветряная мельница.

Клэр Монфор избавилась от импровизированного траура (все черное, не исключая вуали на шляпке), тем более что носить траур здесь жарковато, и разгуливает в белых шортах и белом топике. Думаю, Оберт ее простил бы.

В конце концов, все забудется. Эти пять лет – один безумно затянувшийся день. Но теперь он сменился новым днем. Все забудется рано или поздно, и хорошее и плохое. Да уже почти все забылось. Правильно говорили спасатели: главное – вернуться домой, на Землю. Земля вылечит всех. И в нашей жизни хорошего теперь будет намного больше.

Вот только одного я не забуду никогда.

Этот парень, эхайн по имени Сева, Северин Морозов.

Каратели убили моего отца, командора и еще двоих храбрецов, что попытались их остановить. Мы уже начали их оплакивать. И тогда неизвестно откуда явился ангел. А то и два, не уверен. Собственно, я сам их привел. Самые нелепые ангелы, каких только можно себе вообразить. Эхайнский пацан и эхайнский бандит. По крайней мере, так они выглядели. Уж не знаю, какая роль отводилась бандиту, он как-то сразу потерялся… а юнец воскресил всех погибших, кто еще мог быть воскрешен. По каким признакам он это видел, мне знать не дано. С патрульными, что первыми встретили карателей, он даже возиться не стал… Но мой отец был мертв, все четверо были мертвы, а у командора вдобавок ко всему были жуткие увечья. Теперь они живы, а от увечий не осталось и следа. Как и от ангелов, что выполнили свою миссию и удалились.

Если бы они так не спешили по своим неисповедимым делам, Оберт тоже сейчас был бы с нами и точно так же радовался избавлению.

Но тут уж ничего не поделаешь.

Я не религиозен, в моей семье все такие. Мне всегда казалось странным, что люди поклоняются богу, который к ним совершенно равнодушен. Столько злодейств было совершено, и никто не был наказан. Столько бедствий – и никто не спасен. Если бог есть, думал я, то наверняка он сильно обиделся на людей, они разочаровали его своей мелочностью и дурными повадками. Еще бы! Какие-то мутные жрецы все время говорили от имени бога, лгали именем бога, угрожали и требовали во имя бога, и всякий раз новое, точно зная, что если он и есть, то определенно не смотрит в их сторону, что его от них тошнит, что даже взгреть их как следует ему противно. Но теперь, мне кажется, он перестал дуться. И вернул нам тех, кто не заслужил смерти прежде срока. Пускай даже не всех, но и это уже добрый знак. И если дела обстоят так, как я думаю, то я согласен молиться тому богу, что прислал к нам этих ангелов.

Вот что, высокочтимые янрирры. Я в этом их госпитале… это ведь госпиталь, верно?.. спать не могу и пищу принимать опасаюсь. Если я пленный, то и обращайтесь со мной соответственно. Отправьте в нормальный концлагерь, поближе к другим эхайнам, а не держите в этой камере с белыми стенами, как дикого зверя. Ну да, я сейчас не в лучшем состоянии, но это не повод, чтобы разговаривать со мной как с больным ребенком. Пожалуйста, сделайте так, пожалуйста, эдак… пошевелите пальчиками, будьте любезны… Один из докторов мне даже улыбнулся третьего дня. С какой стати ему улыбаться, если я по любым меркам военный преступник? Кто так обращается с военнопленными?! Ну да, у этелекхов свои мерки, у эхайнов – свои. Среди эхайнов я почти что безгрешная пташка небесная. Гордиться нечем, за всю жизнь ни одного Суда справедливости и силы… не считать же тех двух оборванцев, во время учебного патрулирования, в бытность еще курсантом… или троих, уж и не упомню. Кто такое запоминает… И на станции я по большей части стрелял по своим же, которые отказались подчиниться приказу каптора Хэнтауту и оказали активное сопротивление. Неподчинение приказу сурово карается, это все знают. Говорят, у них был свой приказ, ну и что? Нашего приказа это никак не отменяет… Подумаешь, подстрелил одного этелекха! Не десятерых же, как собирался. Эти лечебные процедуры, от которых потом вся кожа чешется, это чистое белье в крупный и мелкий цветочек, улыбочки эти – все это издевательство и унижение. Не верю я их улыбочкам. Если кто-то мне еще однажды скажет, что этелекхи безобидны и миролюбивы, я плюну тому в глаза. У меня сотрясение всего, что только можно и что нельзя, сломана левая нога в колене и вместо носа лепешка. Это что, миролюбие у них такое? Если они миротворцы, то я – Атрани, Стихия кротости и всепрощения! Этелекх был вдвое меньше меня – здорового, взрослого эхайна, воина, эршогоннара… и что теперь? Был здоровый, стал больной. Валяюсь в белой, как птичье яйцо, клетке… что это мне нынче в голову птицы так и лезут?.. сам беспомощный, как птенец. С расплющенным клювом… Нос, правда, они обещали выправить, но я все равно им не верю. Либо отправьте в концлагерь, либо уж расстреляйте, если так положено, но унижать мое достоинство не смейте.

«Он проходит в мой кабинет, на пару мгновений замирая на пороге, словно бы не ожидая увидеть здесь то, что увидел, и менее всего – застать самого хозяина. Он держится с неким вызовом, за которым легко прочитывается если не робость, то изрядная неуверенность. Что ж, простим ему эту слабость: и более сильные натуры бывают стеснены в своих свободах, оказавшись вырваны из привычной среды и перемещены на чужую территорию, хотя бы и на короткое время.

– Что ж, начнем?

– Начнем, – говорит он, несколько нагловато развалившись в предложенном ему гостевом кресле под светильником.

Перед ним расположен стандартный джентльменский набор, что я всегда предлагаю визитерам, которых вижу впервые в жизни. Шоколадные конфеты россыпью, открытая коробка отличных сигар «Фараон» формата «belicoso» с гильотиной и коробкой деревянных спичек, откупоренная стеклянная фляжка коньяка «Хеннесси Академик» и головоломка «циклетта», повальное увлечение коей приходится на конец прошлого века.