Евгений Филенко - Гнездо Феникса

«Корморан», и впрямь похожий на птицу, давшую ему имя, с острым клювом сигнал-пульсатора и распростертыми крыльями гравигенераторов, недвижно завис внутри вселенских сфер, присыпанных алмазной пудрой звезд. Неспешно и чинно наплывало на него случившееся поблизости светило, имени которого Кратов не ведал, – огромное, изжелта-белое, лохматое. Кратов трижды передал сообщение в спецканал ЭМ-связи и получил подтверждение от Шератана вкупе с пожеланиями плоддерского счастья, что слагалось из везения пополам с умением. Теперь он был свободен от обязательств и волен беспрепятственно следовать на Кохаб.

Но прежде чем он вновь юркнул в экзометрию, на его детекторы пришел слабый и в то же время вполне отчетливый сигнал в гравидиапазоне. Сигнал был одиночный и являл собой голую полоску несущей частоты. Кратов прослушал его несколько раз, повертел на декодере так и эдак и совсем уж было собрался предать инцидент забвению, как сигнал повторился и теперь уже не умолкал.

Кто-то неподалеку силился и никак не мог выйти на связь по плоддерскому спецканалу. Такое возможно было лишь при глубоких и очень сложных, сразу и не сообразить каких, повреждениях аппаратуры.

Совсем рядом терпел бедствие корабль плоддеров.

В надежде, что там уцелели хотя бы детекторы, Кратов жахнул в пространство сигнал «Иду к тебе», после чего включил пеленгаторы и двинулся навстречу зову о помощи, как Тесей в лабиринте по ариадниной ниточке. Сигнал то затухал, то вспыхивал снова. «Корморан», распластав крылья, падал в пустоту, словно атаковал добычу.

На экранах мерцающим багровым диском в серых спиралях облаков возникла планета.

Корабль сбросил скорость, подобрал крылья и бережно раздвинул упругие слои атмосферы. На экране засветилась таблица анализа состава газовой оболочки. Азотно-кислородная смесь, пригодная для дыхания… Повышенная концентрация углекислого газа… Твердые частицы, продукты горения…

Это он и сам видел безо всякого анализа. Планета была объята пламенем. Кое-где бешено крутились огненные торнадо. На огромных выжженных пространствах тускло тлели останки лесных массивов. И оттуда, из самого пекла неслись невнятные призывы, почти выкрики о помощи.

Кратов сидел, вжавшись в кресло, впившись белыми от напряжения пальцами в подлокотники, до хруста стиснув зубы. Все его существо трепетало. На лбу проступала ледяная испарина. Он ничего не мог поделать с собой, и все силы уходили на то, чтобы не отрывать взгляда от алого полыхания на экранах. Управление было брошено на автопилот, который сам, по своей воле вел корабль в эпицентр кромешного ада. Если бы Кратов не выпустил бразды, возможно, он не совладал бы с собой и повернул прочь.

Он смертельно боялся открытого огня.

… «Ничего удивительного, – сказала ему замечательная, добрейшая доктор Ида Израилевна Славина, «плоддерская бабушка» из Швейцеровской миссии, к которой он явился после одного из самых жутких своих сновидений, мокрый от пота, трясущийся как осиновый лист и пристыженный. – Ты здоров, Костик. И ты по-прежнему ничего на свете не боишься. Но ты сильно горел на Магме-10. И теперь ко всем твоим достоинствам и недостаткам добавилась одна крохотная фобия. Пирофобия, боязнь открытого огня. На Земле я бы мигом вышибла из тебя эту хворь, а здесь… Может быть, полетишь со мной на Землю, домой?» – «Нет, – сказал Кратов упрямо. – Рано еще». – «Да не рано, – возразила доктор Славина, укоризненно качая аккуратной седой головкой. – Я же все о тебе знаю. Ты сам себя замкнул в Плоддерский Круг. Но шесть лет – это очень долго». – «Нет», – повторил Кратов. К нему возвращалось обычное самообладание, пережитый кошмар понемногу отступал, размывался, таял среди реальных ощущений. «Я сам отвечаю за свои ошибки… А можно как-нибудь бороться с этой пирофобией?» – «Подсознание – тонкая вещица, хрупкая, – сказала «плоддерская бабушка». – Как ты собираешься чинить ее? Топором или кувалдой?» – «Клином», – ответил Кратов…

…В первый же вечер, когда он и его новый напарник Грант Сатунц приступили к обслуживанию Галактического маяка на Снежной Королеве, холодной, завьюженной планетке, Кратов предложил развести костерок. «Блажь, дурнина», – ворчал Грант, бродя по колено в снегу и выдирая примороженные ветки. Потом плеснул на кучу валежника немного пирогеля из банки с нарисованным красным петушком и поднес зажигалку. Со вздохом взметнулись, заплясали языки пламени, разгоняя серую мглу и отбрасывая ломаные тени стоящих возле костра людей на борт корабля. С писком шарахнулись любопытные твари, вроде крупных мохнатых белок, что весь день безбоязненно шныряли за плоддерами след в след. «Баранинки бы сюда, на шампурах, – сказал Грант. – Бочонок молодого вина. И компанию, чтобы песни петь. Ты умеешь петь песни в компании, чтобы на голоса?» Кратов не ответил. Он зажмурился и прикусил губы, чтобы не то что не запеть – не завопить от первобытного, обезьяньего ужаса…

«Корморан» стоял посреди фантастического мертвого леса, глубоко увязнув раскинутыми опорами в одеяле пепла. Впрочем, вряд ли то был настоящий лес. Съеженные, оплывшие свечи густо торчали повсюду, нацелившись в серое низкое небо, словно пальцы в лохмотьях отставшей плоти, которые тянул к свету чудовищный мертвец из глубины своей могилы. Здесь уже нечему было гореть. Лишь кое-где вскидывались случайные, будто позабытые, клочья пламени, да светились красным остывающие верхушки «пальцев». Зато на горизонте во всю его ширь и высь вставала сплошная, без малейшего просвета, занавесь огня, увенчанная гребнем черного с сединой дыма.

Кратов погасил экраны. Он сидел в кресле скорчившись, закованный в путы спазматически сведенных мышц, и сражался с собственным перепуганным до смерти телом. В таком состоянии ни черта он не способен был предпринять, ни на что не годился. Вспоминая и тут же адресуя себе самые черные ругательства, какие только довелось ему когда-либо слышать, он как умел отвоевывал у страха его плацдармы.

Сигнал еще звучал, но паузы становились все продолжительнее, безысходнее.

«Засранец», – пробормотал Кратов уже вслух и выполз из кресла. Весь в испарине, слабый как ребенок. На подгибающихся ногах двинулся в тамбур. С трудом облачился в скафандр, прихватил фогратор. Перед тем, как покинуть спасительный, уютный борт «корморана», надвинул на прозрачное забрало шлема самый плотный светофильтр, какой только был.

От каждого шага слой пепла взрывался и подолгу не оседал, закручиваясь в тугие струи вокруг ног. Далекая огненная стена виделась Кратову зеленоватым маревом, никак не способным пробудить в его подсознании спящих чудовищ. И все кругом виделось ему неживым, нарисованным одними лишь холодными красками. Сердце угомонилось, поверило обману. Лишь эхо отступившего ужаса еще звучало в напряженных мышцах.