Брайан Олдисс - Больше чем смерть: Сад времени. Неадертальская планета. На белой полосе

На одной из наиболее суровых планет, где, по всеобщему мнению, человек не долго смог бы продержаться, произошло нечто еще хуже.

Эту планету назвали Ганзас. Поскольку ее посещали последней, до нее уже докатился слух о человеке, как и следовало ожидать.

На отдаленном скалистом плато северного полушария жило свирепое существо, в обиходе прозванное щетинистым медведем. Он напоминал бы детеныша полярного медведя, если бы не полосатая шкура с чередующимися участками щетины и длинного белого меха. Ноги у него были мохнатыми, клыки острыми, а сам он — коварным. Хотя обычно он охотился на маленького кита-рогатика, обитавшего в умеренных водах морей Ганзаса, он не брезговал и шестипалыми риномэнами, вторгшимися в его дом.

Неудивительно, что этот исключительно редкий враг воспитал в местных риномэнах драчливость. Как бы то ни было, первые земляне, открывшие огонь по гуманоидам, были встречены ответным огнем. «Ганзас» оказался под неожиданной бомбардировкой из укрепленной в скале позиции.

Прежде чем врага обезвредили, прямое попадание в открытый люк одной из личных кают принесло большие разрушения.

Потребовалось пять дней непрерывной посменной работы инженеров для восстановления разрушенного, а затем еще неделя терпеливой и кропотливой проверки корпуса на прочность.

К концу работ миссис Вархун невероятно развеселилась.

— Что бы мне ни приходило в голову, когда я наткнулась на ту статую, это было какое-то умственное затмение, — говорила она, обняв колени Брайана Латтимора. — Ты знаешь, я была так изумлена в тот день. Мне казалось, будто в каком-то месте эволюционной кривой человек свернул не в ту сторону.

— Всегда доверяй своим первым впечатлениям, — посоветовал Латтимор. Теперь, после того как он ее приручил, можно было и пошутить.

— Как только мы доставим этих пришельцев на Землю и выучим их английскому, я буду чувствовать себя лучше. Я слишком серьезно отношусь к своей профессии — наверное, это признак незрелости. Но нам предстоит такой огромный обмен информацией… Ох, Брайан… Я слишком много говорю, правда?

— Я люблю тебя слушать.

— Здесь так уютно, на этой шкуре, — и она с удовольствием стала теребить кончиками пальцев чередующиеся полосы меха и щетины.

Латтимор наблюдал за ее красивыми ловкими пальцами с бесстрастной жадностью. Он сказал:

— Завтра мы наполняемся вакуумом, чтобы лететь на Землю. И я не хочу терять связь с тобой, Хилари. Ты не можешь рассказать о своих отношениях с сэром Михали Пацтором?

Она выглядела смущенной, хотя, возможно, пыталась заставить себя покраснеть. Но прежде чем она смогла ответить, в дверь комнаты Латтимора постучали, и вошел Квилтер с винтовкой Латтимора. Он дружески кивнул вскочившей миссис Вархун, которая поправляла плечевой ремень.

— Она вся вычищена и готова к дальнейшим действиям. — Он положил винтовку на стол, хотя его взгляд был все еще прикован к миссис Вархун. — Кстати, о действиях. У нас возникнут неприятности на рабочей палубе, если не будут приняты какие-нибудь меры.

— Какие неприятности? — лениво спросил Латтимор, надевая очки и предлагая обоим сигары.

— Примерно то же, что случилось у нас на «Мариестоупсе». Все эти риномэны у нас на борту здорово срут. Люди отказываются убирать это без дополнительной платы. А что действительно взбесило их — это что сегодня утром на палубе Г сломался пищевой синтезатор, и им дали мясо животных. Повара думали, что никто не заметит, но несколько парней сейчас в лазарете с холестериновым отравлением.

— Кто так управляет кораблем! — не без удовольствия воскликнул Латтимор, ибо, чем больше он слышал о промахах других, тем выше ценил свои заслуги. С другой стороны, миссис Вархун это не понравилось, главным образом потому, что ей не нравились возникшие между Брайаном и Квилтером приятельские отношения.

— Мясо животных не ядовито, — сказала она. — В отдаленных районах на Земле некоторые народы постоянно употребляют его в пищу. — Ей не хватило смелости сказать, что оно понравилось ей самой во время уединенного обеда с Пацтором в его квартире.

— Да, но только мы более цивилизованы, чем они. — Квилтер втянул всеми легкими дым сигары. — Потому парни собираются устроить забастовку, не желая убирать это говно.

Миссис Вархун увидела на их лицах сардонические усмешки, такие же как та, что периодически появлялась на лице мистера Вархуна. Как откровение, она вдруг увидела, как глубоко ненавидит это обезьянье мужское превосходство, и память о нежной, благородной статуе с Песталоцци укрепила ее в своей ненависти.

— Вы все одинаковы, мужчины! — закричала она. — Вы оторвались от реальной жизни так, как ни одна женщина не смогла бы оторваться. Хорошо ли, плохо ли, но мы — плотоядные животные, и всегда ими были. Мясо животных не ядовито — если вы почувствовали себя плохо, съев его, это ваш ум отравляет вас. А экскременты — неужели вы не понимаете, что для наших бедных пленников это символ плодородия и что испражнениями они торжественно возвращают земле взятые у нее и использованные минеральные соли. Боже мой, что же здесь такого отвратительного? Неужели это омерзительнее земных религий, занимающихся человеческими жертвоприношениями выдуманным идолам? Проблема нашей культуры в том, что она основана на страхе перед грязью, ядом, экскрементами. Вы думаете, что экскременты — это плохо, но гораздо ужаснее ваш страх перед ними!

Она бросила сигару и загасила ее каблуком, как бы снимая маску искусственности. Латтимор приподнял бровь.

— Что с тобой, Хилари? Никто не боится этих вещей. Нам они просто надоели. Как ты говоришь, это отходы. Хорошо — и поступай с ними, как с отходами, не надо вставать на колени перед ними. Неудивительно, что эти чертовы риномэны не сдвинулись с места, раз вся их жизнь посвящена преклонению перед собственными экскрементами.

— Кстати, — вставил разумный Квилтер, привыкший к непоследовательному поведению женщин, — наши парни возражают не против того, чтобы выгребать это лопатами. Им не нравится работа без дополнительной платы.

— Но вы оба совершенно не понимаете, что я имею в виду, — с жаром произнесла миссис Вархун, запуская в волосы свои хорошенькие пальчики.

— Хватит, Хилари, — резко сказал Латтимор. — Кончай этот приступ увлечения натурализмом.

На следующий день отремонтированный «Ганзас» покинул запретную планету вместе со всем своим грузом живых организмов, их страхами и надеждами, успехами и неудачами, и взял транспонентальный И трансцендентальный курс на планету Земля.

Старик Альмер все еще не мог до конца проснуться. Он с силой сопротивлялся попыткам Снок-Снока Карна поднять его, пока молодой утод не приподнял его своими четырьмя ногами и не потряс.