Александр Казанцев - Льды возвращаются

Шаховская схватила руку Бурова и крепко сжала. Он поражен был ее голосом, глухим, придушенным. Ему показалось, что она говорит с закрытыми глазами.

— «И дано ей будет не убивать их, а только мучить пять месяцев, и мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека…» Вам не приходит на ум, что поражающая мучением саранча — это образ радиоактивности, несущей медленную и неизбежную смерть от лучевой болезни, от которой гибнут люди, но не травы?

— Лена, черт возьми! — крикнул Буров. — Кто вы такая? Не было столетия, когда апокалипсис не толковался бы с позиций современности. Его мутные символы подобны алгебраическим знакам, под которые можно подставить любые значения.

— Нет, нет, Буров! Разве вы не поняли еще, что самый страшный враг человека — это знание? Оно поднимает его гордыню на головокружительную высоту, чтобы потом низвергнуть в бездну.

— Вы хотите сказать, что гибель цивилизации заложена в самой природе ее развития?

— Да. Всему есть начало, всему есть конец. Конец можно было предвидеть интуитивно, как это делал древний поэт и богослов, но можно и сейчас понять неизбежность конца, исходя из всего того, что мы уже зпаем и… хотим узнать. Прощайте, Буров. В жизни хорошо идти с закрытыми глазами, чтобы не видеть, что впереди…

— Подождите, Лена. Не уходите. Зайдите ко мне… Этот разговор нельзя оборвать. Ведь мы только работали. Никогда не говорили…

Шаховская усмехнулась:

— Зайти к вам? А что скажет княгиня Калерия Константиновна? Она, вероятно, уже вернулась. Впрочем, не все ли равно!

Буров открыл своим ключом дверь. Увидел на заснеженном крыльце следы, усмехнулся. Да, Калерия-Холерия уже дома.

Шаховская тоже заметила это, но ничего не сказала.

Буров снял с Лены шубу в передней, провел в свою комнату и занялся камином.

Лена осмотрелась. Подошла к столу и стала прибирать на нем бумаги, передвинула стулья, смахнула газетой пыль с подоконника, положила книги на полку.

— Настоящий мужчина должен быть неаккуратным. И от него должно немного пахнуть… козлом.

— Благодарю вас. Вы не откажетесь от приготовленного мужчиной чая?

— Откажусь. Садитесь напротив меня. Нет. Чуть подальше. Не торопитесь. Конец цивилизации еще не так близок, чтобы, следуя западным теориям, позволять себе все.

Буров сердито отодвинулся вместе со стулом, потом встал с него.

— Чепуха! — раздраженно сказал он. — Не ищите конца мира, оставьте это попам. Я допускаю лишь кризисную стадию в развитии цивилизации…

Сергей Андреевич ходил по комнате большими шагами.

— Мы уже знаем, что живем в населенном космосе. Миллиарды звезд, которые смотрят на нас, — это миллиарды светил с планетными системами. В одной только нашей галактике, а таких галактик несметное число, в одном только нашем звездном острове ученые готовы признать от полутораста тысяч до миллиона разумных цивилизаций неведомых, мыслящих существ. Как бы они ни выглядели, эти существа, их общество, овладевая знанием, в какой-то момент переживает опасный кризисный период, период овладения тайной энергии и ядра. Если в этот момент самосознание мыслящих существ не на высоте, они могут погубить себя. Но это так же исключительно редко в истории развития Разума Вселенной, как редко самоубийство среди людей. Но самоубийцы встречаются.

— Я хотела покончить с собой, — призналась Лена. — Я вскрывала себе вену, — и она показала Бурову шрам на запястьи.

Буров встал на колено и прижался губами к выпуклому, бледному, более светлому, чем кожа, шраму.

— У человечества тоже останутся шрамы, — сказал Буров. — Но оно переживает тяжелую пору, как переживали ее миллионы иных цивилизаций Вселенной.

— Вы настоящий русский человек, Буров. В вас есть неукротимая широта.

— Я советский человек, я человек мира, мира, который рано или поздно станет единым.

— Но вас надо сжечь… пусть хоть рядом со мной, но сжечь. — Лена бросила в разгоревшийся камин полено. Оно зашипело.

— В ските? Нет! Победа никогда не дается отступлением.

Смотря на огонь, Лена задумчиво говорила:

— Проблема ядра и брони… Самоубийство цивилизаций… Пережить кризис?.Вот вы как считаете…

— Да. Пережить кризис. Победить мыслью. Нельзя дать автомат неандертальцу. Это ясно всем. Но неандертальцы в смокингах и роговых очках существуют, распоряжаясь атомными заводами. Они будут побеждены мыслью…

— Вы думаете?

— Будут! Но прежде нужны охранные меры. Об этом должны заботиться мы, физики, иначе мы действительно заслуживаем костра.

— Хотите сделать атомную кольчугу? Ее не может быть…

— Прекратилась в Проливах ядерная реакция? — в бешенстве крикнул Сергей Андреевич, сощуря один глаз, словно прицеливаясь.

Лена, проницательно смотря на Бурова, кивнула головой: «Да».

— Если она невозможна здесь, почему нельзя сделать ее невозможной всюду? Ведь именно в этом теперь наша задача! Именно в этом!

Лена посмотрела теперь на Бурова расширенными глазами.

— Идите сюда, станьте, как вы стояли! — приказала она.

В ней что-то изменилось. Буров почувствовал это. Он сел на лежавшую перед камином шкуру белого медведя.

Лена пододвинула к нему свой стул, запустила тонкие пальцы в его русые волосы.

— Вы мне очень нравитесь, Буров. Я никогда не трогала таких волос. Они чуть седеют. Они у вас буйные. И сами вы буйный. Мне нравится, как вы ходите, даже как вы ругаетесь в лаборатории. Мужчины должны быть невоздержанны на язык. Вы молодец, что хотели меня поцеловать…

Буров вздрогнул, потянулся к Лене, но она, больно ухватив за волосы, оттянула назад его голову, заглядывая ему в глаза.

— Работать с вами — большое счастье, — сказала она. — Вы видите цель не в колбе, а среди звезд, где существуют неведомые миры…

— Слушайте, Лена… — перехваченным от волнения голосом сказал Буров. — Из-за кого я потерял голову?… Хотя что-то и делаю, о чем-то думаю, даже бунтую?…

— Из-за кого? — глухо спросила она.

— Из-за тебя.

Лена, глядя в глаза Бурову, медленно проговорила:

— У тебя, Буров, сумасшедшинки в глазах… Ты удивительный, но ты не мой, ты мне не нужен…

— Лена! Что ты говоришь, опомнись!.. Я не смел прикоснуться к тебе, но сейчас…

— Ты мне не нужен, ты чужой… Все запутается… Какой ты сильный! — она зажмурилась, гладя его по волосам, но едва он делал движение, как пальцы сжимали его волосы, удерживая голову.

— Я не могу выговорить это слово. Ты его знаешь. Даже оно ничего не выразит.

— А я понимаю тебя. Ты мне нравишься… нравишься потому, что ты такой, но… любить за что-нибудь нельзя… любить можно только вопреки, вопреки всему… обстоятельствам, здравому смыслу, собственному счастью.

— Так пусть будет вопреки! Вопреки всему, но только для нас… для нас вместе. Мы будем всегда вместе…