Александр Казанцев - Льды возвращаются

Укрылись мы моим пальто, тесно прижавшись друг к другу, чтобы не замерзнуть.

Это была неспокойная, но целомудренная ночь. Я несколько раз просыпался, чувствовал трогательное мерное дыхание Лиз, прислушивался к завыванию ночной метели и снова засыпал…

Погони не было, очевидно, мы затерялись в снежном просторе, если нас искали, то в гостиницах. Я снова просыпался, прислушивался. Мне хотелось повернуться, но я считал это неучтивым.

Лиз уютно устроилась на моем плече. Теперь я даже боялся пошевелиться и в конце концов уснул.

Проснулся от ощущения, что кто-то смотрит на меня.

Я открыл глаза, вздрогнул и сразу разбудил Лиз. Мы оба сели, виновато озираясь.

Через лобовое стекло, протерев снаружи его от снега, на нас смотрела знакомая мне веснушчатая рожица моего Тома. Он накрыл нас здесь, лежащих в объятиях друг друга.

Он не скакал на одной ноге, не кричал озорным голосом: «Э-э-э! Как не стыдно! Голубочки, любовники! Кошки на крыше!..» Он только печально и осуждающе смотрел на меня, сразу узнав, что со мной не Эллен.

Я, наверное, покраснел, как баптистский проповедник, уличенный в краже дамских панталон.

— Кто это? — возмутилась Лиз, поворачивая к себе зеркало заднего обзора, чтобы привести в порядок волосы. Они уже не лежали у нее, как крылья бабочки, а скорее напоминали прическу недавней моды, заимствованной у пещерного века.

— Это Том… Мой племянник, Том, — пробормотал я.

— Так представьте меня ему, — сказала Лиз и улыбнулась мальчишке.

Том скривился в гримасе. Я открыл дверцу:

— Хэлло, Том! — сказал я. — Это Лиз… моя жена.

Лиз быстро взглянула на меня.

Том оторопело уставился на нас. Потом по всем правилам этикета шаркнул ножкой:

— Простите, дядя Рой, я совсем не думал… Дедушка подпрыгнет до потолка. Мы совсем не ждали. Позвольте вас поздравить, миссис Бредли.

Лиз мило протянула мальчику руку:

— Мы будем друзьями, не правда ли, Том? В особенности, когда я действительно выйду замуж за Роя, — и она рассменлась.

Том посмотрел на меня, на нее и тоже рассмеялся.

Потом он заинтересовался увечьями, нанесенными моему кадиллаку.

Лиз была удивительно настойчива, и мы втроем кое-как привели машину в относительный порядок, использовав чехол запасного колеса, который Лиз ловко перекроила. Теперь хоть не видно было проклятых пружин, которые всю ночь впивались мне в бок.

Делая вид, что непринужденно веселы, мы поехали на ферму.

Мои пораженные старики обрадовались мне, но Лиз встретили недоуменно.

Мать, оказывается, была очень истощена и не вставала с постели.

Сестра Джен с плохо скрываемым торжеством рассматривала изорванное дорогое манто Лиз.

Мы все собрались около материнской кровати. Я не хотел делать из чего-нибудь секрет. Я рассказал, почему Лиз здесь, правда, не уточнив ее родословной.

Мой старик покачал седой, словно облинявшей, головой:

— Полиция нравов. Это нехорошо. Этим можно было бы возмущаться, если бы… Ты знаешь, Рой… Я совершенно разорен. У меня были подготовлены семена, но я не смог их использовать. Ты видишь, поля покрыты ледяной коркой.

— Это новые ледники, мистер Бредли, — сказала Лиз.

Старик не понял.

— Ледяная корка на полях, — стал он дотошно объяснять. — Я уж думал, нельзя ли посеять все-таки. Пытался вспахать обледенелую землю, сломать ледяную корку. У меня ничего не вышло, Рой. Вот, может быть, теперь, вместе с тобой?. Иначе я совсем разорюсь, Рой…

Бедный старик, несчастный фермер, он не видел дальше принадлежавшего ему, уже несколько раз заложенного и перезаложенного участка… Он горевал о своем разорении, не в состоянии объять мыслью весь обледенелый мир, скованный новым ледниковым периодом.

Настало время второго завтрака. Отец виновато посмотрел на меня:

— Надеюсь, Рой, ты приехал не с пустыми руками?

Джен засуетилась.

— Я могу сбегать к багажнику, — предложила она, накидывая на себя пальто. — Пора готовить ленч.

Мы с Лиз переглянулись.

— Он не дает кукурузы. Бережет на семена, — сказала мать, не то извиняясь, не то жалуясь, и посмотрела на мрачного отца.

Отец отвернулся, чтобы не встретиться со мной глазами.

А я был рад этому. Я тоже не мог смотреть на него. Я сделал знак Джен, и она, удивленная, успевшая надеть пальто, стала раздеваться.

— Нам слишком быстро пришлось уехать из Нью-Йорка, — сказал я, оправдываясь. Любопытно, что я не смел сознаться в единственном приличном поступке, который совершил в жизни, я не мог сказать, что мы с Лиз отдали все продукты голодающим.

Мать встала с постели, несмотря на общие протесты, принялась хлопотать, хотя Лиз уверяла, что мы с ней совершенно не голодны и последний раз великолепно поели в мотеле, где ночевали…

Отец сумрачно смотрел на нее.

И вдруг в дом ворвался Том.

Оказывается, он удирал из дому и носился на мотоцикле по окрестностям.

— Полиция! Полиция! — кричал он, круглыми глазами смотря на меня. — У тебя есть револьвер, дядя Рой? У нас есть дедушкин кольт и охотничье ружье. Мы будем отстреливаться, дадим бой, как индейцам!.

Отец сел за стол и опустил на руки голову.

Полиция! — в отчаянии сказал он. — Я еще вчера слышал, что билль о морали подписан президентом. Полиция нравов рыщет по вашему следу.

— Не беспокойтесь, — сказала Лиз. — Ведь у вас есть револьвер, Рой? Или просить у вашего отца?

— Боюсь, что огневая мощь нашего укрепления будет недостаточна, — усмехнулся я.

— Не беспокойтесь, — повторила Лиз. — Дайте мне оружие.

— Вы можете попасть в апельсин на лету? — осведомился я.

— Нет, я просто застрелюсь, — спокойно ответила Лиз.

Мы с отцом переглянулись. Он спрашивал глазами. Я кивнул головой. Я знал, что она может это сделать. Отец встал.

— Вот что. Пока мать готовит кукурузные блюда из семян, Том должен привезти соседа Картера.

— Он еще не продал своей фермы? — осведомился я. Том бросился к дверям, ожидая последнего распоряжения.

— Он глава нашей общины «искренних евангелистов». Вам придется стать такими же…

— Эта секта прощает самоубийство? — осведомилась Лиз.

— Нет. Просто Картер, как представитель одной из христианских церквей, обвенчает вас. Тогда…

Лиз и Джен захлопотали. Сестра увела ее к себе наверх, чтобы примерить подвенечное платье.

Отец принес мне виски, и я мрачно пил, отгоняя лезущие ко мне мысли.

Мать, еле волоча ноги, накрывала торжественный стол, на который нечего было подать.

Том привез взъерошенного Картера.

— Мир этому дому, — прогнусавил он, простирая руку. — Хэлло, Рой, — сказал он обыкновенным голосом и, шаркая ногами и улыбаясь бабьим лицом, пошел ко мне для рукопожатия.

— Хэлло, Картер! Надо карьером обкрутить одну парочку, чтобы утереть нос полиции, — решительно сказал отец, сжимая свои огромные натруженные кулаки.