Андрэ Нортон - Оборотень

Эрика наконец-то содрала с себя одежду, которая с каждой минутой все больше мешала ей двигаться, и приготовилась нырнуть, застыв на берегу, — маленькая фигурка, по очертаниям человеческий ребенок, но покрытый серым мехом.

Нырнув, она стала опускаться все ниже и ниже, к самому дну, пытаясь достичь темной полосы под экраном. И вот рука ее уцепилась за край экрана, и, изогнувшись, она поплыла вниз и вперед — куда? В какую-нибудь пещеру, где ее измученные легкие разорвутся от напряжения?

Но удача не оставила ее: экран пропустил под собой ее отчаянно бьющееся тельце. Она все еще была в воде, но уже имела возможность неистово рваться вверх, к свету, пока голова не взвилась над гладью воды, хватая воздух, отплевываясь, осматриваясь.

По эту сторону барьера пространство пруда было гораздо меньше. К каменным берегам было приделано несколько поручней, чтобы облегчить пловцу выход на сушу. Она подплыла к ближайшему из них и по пояс высунулась из воды. Ногами нащупала удобные ниши в стене наподобие ступенек.

Наконец она полностью выбралась на берег и стала рассматривать то, что экран годами скрывал от ее взоров. Здание было небольшое, высокое и узкое, ненамного шире дверного проема, черневшего в фасаде.

Двери не было — лишь тьма — тьма, черная, словно занавес. Сама не зная, что делает, Эрика откинула голову, с которой капала вода, и издала зов, не свойственный никому из смертных.

Что-то вроде предрассветного тумана заклубилось в правой стороне черного проема, собралось, уплотнилось, обрело плоть. Перед Эрикой стояло существо, каких она не встречала в известном ей мире.

Женщина, да, то была женщина, она стояла на двух ногах и держала перед своим мохнатым телом копье. Кроме меха, она ничем не отличалась от человека, разве что челюсть выдавалась вперед, да глаза под необычным углом сидели на черепе, обрамленном большими мохнатыми ушами. В остальном она была такая же, как те, с кем Эрика привыкла жить.

— Из какого ты клана, детеныш? — спросила стражница.

Эрика все еще держалась за поручень у пруда.

— Леди, — дрожащим голосом ответила она, — мне ничего не ведомо о кланах.

Женское существо слегка наклонилось вперед и пригляделось к Эрике.

— Отпрыск Требы. Мы давно считали тебя мертвой, детеныш. Нет доверия Людям, Помоечникам, с тех пор как Треба нарушила закон очага и легла с Помоечником, чтобы зачать тебя. В конце концов они выгнали тебя?

— Нет! Это Герта… и чума… она испугалась, что они выберут меня как причину своих смертей. — Эрике почему-то очень хотелось, чтобы женщина, похожая на статую, поняла и поверила ей.

Она быстро заговорила, рассказывая о знахарке, вырастившей ее, и о том, что теперь присутствие Эрики в деревне грозит жестокой расправой.

— Вечно Помоечники ищут, на кого взвалить вину за последствия собственных глупостей и ошибок. Какие тупицы… вот, смотри!

Она слегка повернулась и ткнула концом копья во тьму у себя за спиной. Черная завеса расступилась, и из проема полился свет, открывая вид раскинувшейся там земли. В Эрике возникло непреодолимое желание бежать, но не от того, что осталось позади, а к тому, что расстилалось впереди.

— Их чума рождается от грязи, от их привычки жить в собственной помойке, — язвительно сказала стражница. — Эта земля была нашей, пока они не захватили ее, и она добровольно делилась с нами каждым своим секретом. Видишь это? — Быстро наклонившись вперед, она подняла что-то с земли копьем и поднесла к Эрике. На острие было нанизано нечто извивавшееся и корчившееся, и все же казавшееся скорее куском виноградной лозы, нежели животным.

— Они вырывали это растение с корнями, где бы ни нашли; для них оно не имело никакого значения, разве что покрывало землю, которую они хотели использовать для своих целей. А ведь оно имело свое предназначение и выполняло его исправно. Как другие растения ищут воду, чтобы продлить себе жизнь, так это ищет грязь и отходы. Нужно лишь приложить листья к болячкам, и наступит облегчение. Но они глупы, и даже хуже того. Теперь дверь перед тобой распахнута, детеныш; я впускаю тебя в мир, где ты по праву должна была родиться.

Но Эрика не сводила глаз с растения. Внезапно она встрепенулась и, подпрыгнув, схватила лозу. Ей показалось, будто она окунула руку в жидкий огонь. И все же она удержала ее.

Женщина смерила ее зелеными глазами.

— Всему есть цена, — бесстрастно изрекла она.

Эрика кивнула. Разумеется, должна быть цена. Но там осталась Герта, которая знает травы, как мать знает свое дитя, может, оказавшись в руках Герты, лоза спасет деревню.

— Если ты вернешься в мир помоек… — голос женщины был холоден, — ты откажешься от всего своего и, вполне возможно, заплатишь за это своей кровью. Оборотней преследуют всюду. И я не могу обещать, что эти врата откроются для тебя вновь.

Эрика пятилась к краю пруда, не отрывая глаз от земли, раскинувшейся за черной дверью, — земли чистой, земли, где ее сородичи нашли приют. Но за яркими цветами, далекими деревьями и теплым ветерком, долетавшим до нее, вставало видение жилистой женщины с седыми волосами, спутанными на шее, с одним плечом ниже другого от многих лет скитаний по лесам с тяжелым мешком за спиной.

Возможно, ее удержала та половина ее крови, которая принадлежала человеку, но Герту она не могла покинуть.

— Благодарю тебя, Леди, за твою доброту. Она воздела руку, вокруг которой обвилась лоза. — Но это я должна отнести той, что вырастила меня и всегда была добра ко мне.

Опасаясь, что стражница может наброситься и отнять лозу, она торопливо нырнула в пруд, устремляясь знакомым путем к миру, который знала с рождения.

Изо всех сил работая руками и ногами, Эрика поднырнула под экран, выбралась на берег внешней части бассейна и неохотно натянула юбку и лиф, которые мгновенно пропитались водой от мокрого меха.

Сумерки сгущались; это было ей на руку. Она торопливо перебегала от тени к тени. И вот она увидела… дверь их дома нараспашку… перед ней разбитые горшки и бутыли, растоптанные пучки сушеных трав.

— Герта! — Теперь, когда она вбежала в дом, ею двигал лишь страх. Ее глазам предстало то, что она боялась увидеть, — охапка рваных тряпок поверх кровоточащей избитой плоти. Но все еще живой… живой!

Всю ночь она ухаживала за знахаркой, пытаясь найти в разгромленном доме нужные снадобья, не осмеливаясь зажигать свет и привлечь внимание сельчан. Странно, но ее зрение, похоже, теперь вовсе не нуждалось в лампе, а опытные руки работали быстро.

Уже светало, когда Герта подняла голову. Она узнала Эрику, и лицо ее превратилось в маску ужаса…

— Прочь отсюда! Я не позволю им выпустить тебе кишки у меня на глазах.

— Послушай, мое сердце. — Впервые Эрика назвала знахарку ласковыми словами, но поняла, что они всегда были с нею. Быстро подняв руку, вокруг которой лоза уже обвилась накрепко, она повторила то, что услышала от стражницы.