Галина Гончарова - Средневековая история. Цена счастья

– И все равно что-то не вяжется.

– Подумайте, Ганц. А я завтра съезжу к Ивельенам. Посмотрю на их ребенка…

Ганц усмехнулся. Графиня и правда доверяла ему. Иначе бы…

Он-то давно понял, кто в паре Лилиан – Тахир дин Дашшар является чудо-лекарем. Но молчал. Незачем о таком говорить. Он на эту женщину работает, и это выгодно, и хорошо… одним словом – незачем. Когда речь идет о личной выгоде, люди и не на такие чудеса способны.

Визит к Ивельенам Лиле радости не доставил.

Все были любезны, улыбались, раскланивались – и думали о своем. О чем думали оные Ивельены, Лиля не знала. А сама редкостно злилась. Твари неблагодарные. Уроды.

Спасай тут некоторых… принимай роды, вспоминай акушерство, которое она сто лет назад терпеть не могла! «Пусть бы тебя, козу, та повитуха кинжалом прокесарила, посмотрела б я, как ты выживешь. И клизма в качестве лечения…»

Питер вызвал не больше добрых эмоций. Жену-то он любит. Только вот… слизняк! И растекался там… ей-ей, на фоне Питера Лиле даже Джерисон Иртон заочно понравился. Подкаблучников она не любила и не уважала. Увы…

Лоран Ивельен мысленно был обозван скользким гадом. И Лиле казалось, что под его дружелюбной улыбочкой прячутся клыки. Поразительно, как меняется отношение к людям, когда ты подозреваешь, что они проплатили твое убийство!

Тахира тоже приняли вполне радушно и предложили сразу провести к больной. Но он отказался и потребовал, чтобы Лилиан Иртон шла с ним.

Ученица. И точка. А не хотите – я удалюсь!

Вел Тахир себя настолько высокомерно, что Ивельены прониклись. И таки пригласили обоих пройти в башню. Лиля фыркнула, подумав, что это обычай такой – держать тех, кого не хочешь видеть, в башне. Смешно.

Ей стало не до смеха, когда перед ней открылась небольшая комнатка.

Девочка, сидящая на кровати, была внешне достаточно симпатична. Этакая пышечка. Светловолосая, сероглазая, неуловимо кого-то Лиле напоминающая. На ее красивом, хотя и пухлом лице застыло абсолютно отсутствующее выражение. Приоткрытый рот, стекающая слюна…

– Она ходит? – спросила Лиля.

Амалия покачала головой:

– Едва ходит, плохо говорит…

Лиля долго расспрашивала о ребенке. И подумала, что скорее всего – девочка просто умственно неполноценна. Олигофрения… в какой степени? Да уж не в легкой. Скорее или тяжелая, или глубокая. Ближе всего это к идиотии.

Ребенок хуже развивается, почти не ест сам, только жидкую пищу, не говорит, ничему не учится…

И это – ее не залечили. Это от рождения… что ж, и такое бывает. Просто обычно такие дети здесь не выживают. Но она все-таки дочка маркиза, вот и выхаживают.

– Девочка умственно неполноценна, – многозначительно произнес Тахир. – Графиня?

Амалия не знала, что Лиля уже подала Тахиру условный знак «неизлечимо». Лиля кивнула и с видом примерной ученицы затараторила:

– Данное заболевание неизлечимо. Девочка всегда будет такой, как сейчас. При затраченных громадных усилиях, вы можете ее научить хотя бы на горшок ходить куда надо. Но не более того.

Строго говоря, Лиля ничего не имела против детей-олигофренов. И преклонялась перед людьми, которые их воспитывали. Но… Средние века! Кому нужно умственно неполноценное дитя? Здесь критерии отбора как в волчьей стае. Жестокие и рациональные. Девочка может стать матерью здоровых детей – а может и не стать. И выбор, простите, сделают в пользу Сэсси и Джеса.

Но кого же ей напоминает эта малышка?

Лиля посмотрела на Амалию. На Питера.

И едва не чертыхнулась.

Синие глаза и черные волосы Амалии.

Карие глаза и темные волосы Питера.

И по какому рецессивному гену у них родилась сероглазая блондинка? Да еще с отклонением?

Лиля, в отличие от многих, была уверена, что некоторые отклонения в генах и заложены. Кто-то считал, что причина олигофрении в возрасте матери. А она – что это из-за каких-то генов. Может, она и не права, она не Грегор Мендель. Но…

«Подумаю об этом дома!»

Лиля внимательно осмотрела девочку. Нет, тут ничего не сделаешь. Малышка добрая, ласковая, контактная, но… это навсегда ребенок, который нуждается в постоянном уходе. Герцог вполне может его обеспечить и не считать денег, и с этой точки зрения он в более выгодном положении, чем крестьянин. Что Лиля и высказала.

Содержать ребенка, растить, кормить, пытаться учить – может, что-нибудь и получится. А может, и не получится. Так тоже бывает.

Амалия слушала так, словно с нее кожу сдирали.

Питер явно переживал за жену. За жену. Не за дочь.

А Лоран даже и не пошел сюда. И деду нет дела до внучки?

Лиля мысленно добавила еще один кусочек в мозаику. Но пока сложить ее не получалось. Чего-то не хватало. Что-то выпадало из общей картины.

Амалия раз двадцать переспросила Тахира – правда ли, что все бесполезно. Он подтвердил – и лицо у женщины стало вовсе уж убитое. Тахир счел нужным ее утешить:

– Ваше сиятельство, вы в этом не виноваты. Звездная Кобылица сама прокладывает дороги…

Амалия внезапно разрыдалась в голос.

– Нет! Если кто и виноват – это я! Я!!!

И вылетела из комнаты, сильно напугав девочку.

Лиля принялась успокаивать малышку и попутно инструктировать служанку, которая за той ухаживала.

Питер извинился – и вышел вслед за женой. А Лиля напряженно перебирала варианты. Светлые волосы, серые глаза… на кого похожа малышка?

Фалион? Возможно. Но это не пример. Сероглазых блондинов пруд пруди. Вон и его величество… Лиля прикусила палец.

Его величество? Бред! Невозможно!

Но что еще остается думать?

Что-то она еще не учла. Надо бы поговорить с Ганцем. И срочно вспомнить генетику.

Или не генетику? Было, было у Лили ощущение, что где-то она видела это лицо, эти глаза… только оно было совсем с другим выражением. Не бессмысленным, нет. Но капризным, надменным…

Где?

Иртон? Нет, нет… хотя это определенно была галерея портретов. Капризная, надменная… не Иртон. Там все черноволосые и синеглазые.

Фалион? Александр не показывал ей портреты предков.

Может быть – здесь?

Лиля твердо знала, что не успокоится, пока не вспомнит. Что, где, когда… Нет, не успокоится. Значит – надо вспоминать решительнее. Задержаться здесь и опять посмотреть на портреты. Иначе…

Это как камешек в туфле, как куплет песни, застрявший в голове, как иголка в шве… спокойно жить с этим не получится!

Надо вспомнить, и как можно скорее…

Ивельены вернулись минут через пять. Амалия была заплакана, но держалась уверенно.

Питер гладил ее по голове.

Тахир раскланивался, говорил, что надо просто воспитывать девочку – и готовиться к тому, что она на всю жизнь останется вот таким бессмысленным существом, которое даже мать родную узнавать не будет.