Ганс Доминик - Лучи смерти

— Ты хочешь сказать, на германо-итальянском аэроплане? Посмотрим, — сказал Эрик Трувор с гордостью.

Он включил аппарат. На пластинке показалось изображение: облака, покрытые снегом горные вершины… Альпийская цепь… Готтардский массив. Над ним светящаяся точка.

Он взялся за микрометрические винты, точка превратилась в аэроплан. Можно было различить каждый винт, каждую мелочь. Нужно было долго регулировать, чтобы не потерять из виду быстро летящего аэроплана в этом увеличенном масштабе.

Ритм регулирования совпал с ритмом движения аэроплана. Он неподвижно застыл посреди пластинки. За стеклом каюты стояли Сильвестр и Яна. Держась за руки, со счастливой улыбкой, глядели они вниз, на плодородную итальянскую равнину.

— Все эти слухи о войне — применяя выражения наших журналистов — преждевременны. Мир принадлежит Англо-Саксам. Они были бы глупцами, если бы стали уничтожать друг друга. Глубокой причины для войны нет и поэтому ее не будет несмотря на поднятый печатью шум и на всеобщее возбуждение. Такого мое личное мнение… И не только мое.

Доктор Глоссин проговорил это убедительно, почти гипнотизирующе.

Лорд Гораций Мейтланд сидел напротив него в библиотеке Мейтланд Кастль.

— Верю вам, господин доктор! Но почему же Америка хочет скупить европейскую выработку стали?

Лорд Гораций остановил свои пронзительные серые глаза на докторе. Глоссин владел собой. Можно было предвидеть, что старания американских агентов не пройдут незамеченными для англичан.

— Это тщательно продуманное мероприятие президента-диктатора, чтобы сохранить мир.

— Должен сознаться, что мне не вполне ясна целесообразность этого пути.

— Ваша светлость, может быть, не знает, что я по происхождению шотландец и лишь натурализовался в Америке. Я считаю своим важнейшим долгом охранять хорошие отношения между обеими странами. Вы скажете, что для этого существуют дипломаты. Это, конечно, так, но дипломат всегда официальное лицо. Он говорит всегда от имени своей страны. Он не смеет сказать многого, что часто хорошо было бы сказать.

Лорд Гораций обеими руками разгладил лежавшую на столе газету. Легкий сарказм прозвучал в его ответе.

— Вы же, напротив, господин доктор, не обременены тяготами службы, хотя мы и знаем в Англии, что вы — доверенный советник президента-диктатора. Вы хотите сказать, что частным образом, как доктор Глоссин, беседуете с лордом Мейтланд, который случайно является четвертым лордом английского адмиралтейства.

— Именно так, лорд Гораций. И так продолжаю. Мы узнали, что английские агенты закупали на континенте большое количество военного снаряжения. Мы по праву могли бы сделать то же. Приготовления обоих государств вызвали бы естественное напряжение. Мы предпочли обнаружить свои мирные намерения тем, что закупали лишь необработанную сталь. К сожалению нам не удалось сделать этого в желаемых размерах. Промышленность на континенте умеет извлекать выгоду из политического положения. Во всяком случае ваши приготовления всегда будут сдерживаться нами в известных границах.

— Вы транспортируете закупленный металл в Штаты и там сами будете выделывать оружие.

Изумление изобразилось на лице Глоссина.

— Мы вовсе не думаем о том, чтобы перевести в Штаты закупленные до сих пор десять миллионов тонн стали. С нас достаточно изъять их из военной промышленности. Пусть ваша светлость не забывает, что мы купили быстро и по сходным ценам.

Доктор Глоссин уверял, что опасности войны нет. Это могло быть притворством, слишком тяжеловесным, чтобы английский государственный деятель хоть на секунду мог обмануться им. Но одновременно с этим доктор Глоссин говорил о коммерческом предприятии, которое должно было принести американцам миллиарды золотых долларов, если кризис разрешится мирным путем. Англичанин не мог не поддаться величию этих экономических намерений. Дело остается делом. Это положение слишком глубоко внедрилось в мысли англичанина, чтобы не оказать своего действия.

Английская сыскная полиция сообщила лорду Горацию, что доктор Глоссин лишь несколько дней тому назад имел длинное собеседование с Цирусом Стонардом. Без сомнения он действовал по поручению диктатора. Америка хотела избежать войны и при этом заключить миллиардную сделку. Тактика была достойна Цируса Стонарда.

Эти мысли с быстротой молнии пронеслись в голове лорда Горация. За короткое молчание он обдумал план с различных сторон и нашел его безукоризненным.

С этого мгновения он был склонен думать, что Цирус Стонард ищет мира. Вопрос о том, хочет ли его так же Англия стоял в другой плоскости. У нее оставалась возможность выиграть время для конфликта.

Лорд Мейтланд нашел случай достаточно важным, чтобы отправиться на совещание в Лондон. Он оставил доктора Глоссина в обществе леди Дианы.

Мейтланд Кастль был выстроен во времена Тюдоров. Позднейшие перестройки увеличили доступ света и воздуха, не изменив его внешности.

В тени дерева в удобном кресле сидела леди Диана. Книга лежала у нее на коленях.

Напротив нее сидел доктор Глоссин.

— Господин доктор… ваш интерес к моей особе повергает меня в изумление. Он далеко оставляет за собой отношение ко мне других моих гостей… И то отношение, какое я бы желала встретить.

Мой муж сказал мне, что вы работаете на пользу нашей родины, помогаете установить мир между обеими странами. В моих глазах это большая заслуга, дающая вам известную свободу. Но всякая свобода имеет свои границы…

Говоря о мире, Диана Мейтланд взволновалась. К концу речи ее голос звучал холодно.

— Ваша светлость придает моим словам ложный смысл. То, о чем я говорю, тесно связано с благополучием обеих стран.

— Господин доктор, вы говорите загадками! При всем желании я не могу найти связи между моей девичьей жизнью в Париже и благополучием Англии. Но я изумлена вашей осведомленностью. Вы хорошо знаете мое прошлое…

— Да, леди Диана. Лучше, чем вы это думаете.

— Пожалуйста, господин доктор, мне нечего отрицать…

— Я сказал вашей светлости, что обеим странам грозит могучий и опасный враг.

— Я только что слышала об этом, господин доктор.

— Этот враг — Эрик Трувор.

Леди Диана, только что олицетворявшая насмешливое спокойствие и холодную гордость, побледнела. Ее глаза расширились, словно она увидела призрак. Страстное возбуждение, отражавшееся на ее лице, подчеркивало его красоту. Ее глаза сверкали гневом и смертельной ненавистью.

— Эрик!.. Эрик Трувор? — страстно вырвалось у нее.

Откинув голову, она посмотрела на Глоссина пронизывающим взглядом.

— Как можете вы произнести имя, одно упоминание которого является оскорбительным для меня?