Андрей Имранов - Восход над Шалмари

Семён в ужасе попытался выдернуть руку, но тщетно.

– Твой путь ведёт в никуда, – заявил Рокотов и потянул Семёна наружу.

Семён изо всех сил вцепился в косяк, но с тем же успехом можно было попытаться остановить товарный поезд. Его просто выдернуло в гостиничный коридор, и… яркий солнечный свет ударил в глаза. Семён в падении вытянул вдруг оказавшиеся свободными руки вперёд и упёрся ими в горячий песок. Принял сидячее положение. В голове было совершенно пусто.

Приложил ладонь козырьком ко лбу, защищаясь от света.

Впереди раскинулась песчаная пустыня, кое-где декорированная чудовищно переплетёнными изогнутыми конструкциями (деревьями?) цвета слоновой кости. На горизонте виднелась полоса воды.

Сзади… Очень громкое и низкое шипение раздалось сзади, что-то надвинулось на Семёна, накрыв его широкой тенью и обдав порывом горячего ветра. Семён быстро обернулся, успел заметить громадное, живое, грязно-зелёного цвета; ряд десятисантиметровых зубов, налитый кровью глаз, успел поднять руку в нелепом защитном жесте и проснулся окончательно.

Сердце колотилось в бешеном ритме.

– Ни хрена себе, – сказал Семён вслух и сам удивился, насколько растерянно прозвучал голос. Не бывают сны такими, чёткими до малейшей детали и с полной гаммой ощущений.

На миг стало страшно: а вдруг он и сейчас спит. Встал, подошёл к двери, зачем-то послушал, прислонившись ухом к замочной скважине. Подошёл к окну, бездумно, прижавшись лбом к стеклу, смотрел на улицу несколько минут. Ничего особенного не происходило.

И не произошло. Спать в этот и последующие дни Семён ложился с некоторым опасением. Проснувшись же, некоторое время лежал, замирая от каждого резкого звука. Всё ожидал, что опять начнётся непонятная чертовщина. Ожидания не обманули. Чертовщина началась в ночь в поезде Караганда – Москва, то есть спустя трое суток после первого сновидения. На три дня задержаться пришлось, поскольку, придя утром первого дня на вокзал, Семён увидел, что тот буквально заполнен милицией. Скорее всего, к Семёну это не имело никакого отношения: город находился фактически на военном положении, но Семён решил не рисковать. Милиционеры дотошно присматривались ко всем пассажирам, как отбывающим, так и прибывающим, и, вполне возможно, имели насчёт него, Семёна, особые указания. Так что Семён прождал три дня, ночуя в той же гостинице, и дождался: с перронов милиция исчезла. Семён сунулся было к кассам, но вовремя увидел, что за спиной каждого кассира стоит по неприметному человеку в штатском. Семён сразу почувствовал, что уж эти-то – по его душу. Пользоваться тем же «паспортом», что и в гостинице, Семён не рискнул: наверняка и кассир, и тип в штатском настороже, следовательно, вероятность провала резко вырастала. Поступил проще: пошёл на перрон, дождался московского поезда и предложил одному отъезжающему пять тысяч рублей за билет. Отъезжающий поглядел странно, но сразу согласился, отдал билет, взял деньги и побежал к вокзалу. Наверняка покупать билет. Возможно, на этот же поезд. Обвести вокруг пальца проверявшую билет проводницу поднаторевшему Семёну не стоило никаких трудов. Единственное, что его огорчало, – поезд был нескорый и до Москвы шёл тридцать два часа. И, ложась на полку, он больше беспокоился о потерянном времени, чем о странном сновидении трёхдневной давности.

Проснулся от сильного холода и увидел, что купе поезда дальнего следования испарилось в неизвестном направлении, а сам он в пижаме лежит на замёрзшей земле, кое-где присыпанной снегом. Дул порывистый ледяной ветер. Осознав (и хорошенько ощутив) обстановку, Семён почувствовал досаду. «Хамство какое-то, – подумал он, – так и замёрзнуть недолго. Мало ли что во сне, всё равно неприятно».

Минут через пять стало ясно – надо двигаться. Семён вспомнил, что где-то читал, будто смерть от холода – одна из самых безболезненных. «Писатели, тля, – выругался он, стуча зубами. – Сами небось не пробовали от холода помирать, а туда же». Что ж, двигаться так двигаться. Семён встал и, ёжась от холода, осмотрелся. Вокруг расстилалась холмистая местность – на склоне одного из холмов он и стоял. Внизу змеилось замёрзшее русло реки, вдали смутно виднелись невысокие горы. Пейзаж в общем был вполне обычный, среднерусский, так сказать. Никаких признаков цивилизации заметно не было, но наличие реки облегчало выбор направления движения. Первым делом – добраться до берега. Лёгким бегом Семён двинулся вниз по склону. Шагов через пять Семён вдруг понял, что у него нет обуви. Практически сразу же ступню пронзила резкая боль. «Фигово дело! – сказал Семён. – Совсем фигово!» Подумав, оторвал от пижамы рукава и обмотал ими ступни. Получилось не очень, но идти было можно, уже не опасаясь сухих травинок. А по льду реки наверно можно будет и бежать.

Бежать по льду реки не получилось: на втором шагу от берега лёд с хрустом проломился, и Семён оказался по колено в очень холодной воде. На этот раз он ругался долго. Неведомый некто, повинный в выборе сценария сна, узнал бы много интересного о своих наклонностях и происхождении, находись он в это время поблизости. Не прерывая ругани, Семён выбрался на берег, размотал и выкинул бесполезные промокшие обмотки и соорудил новые – на этот раз из штанин. Погрозив кулаком свинцовому небу и сообщив, что именно ожидает сценариста при встрече, Семён побежал вдоль реки, стараясь не обращать внимания на неприятные ощущения.

Километров через пять Семён забеспокоился по-настоящему. В ступнях отчётливо ощущалось (точнее, уже не ощущалось) обморожение, всё остальное тоже шло к тому. Сон прекращаться не собирался, и, если хоть на секунду предположить, что это не сон, перспектива вырисовывалась хреновенькая. Появилась идея: вместо того чтобы бежать неведомо куда – забраться во-он на ту скалу и сигануть головой вниз. Подумав, Семён идею забраковал. Возможно, что он после этого сразу проснётся, а если наоборот? «А хоть даже и сон, – подумал Семён. – Вот хрен вам, буду держаться до последнего». Тем более что оставалось всё равно немного – в одних трусах и майке зимой много не набегаешь. Ещё через пару километров Семён первый раз упал – ноги уже практически не ощущались, и то, что он ещё двигается, можно было понять только визуально. Пришлось перейти на шаг, что не замедлило сказаться на общем самочувствии. Холод перестал ощущаться, вместо этого навалилась жуткая слабость. Он шёл, уже ничего не чувствуя, постоянно падая и с трудом поднимаясь, когда всё кончилось.

Очередное падение вдруг завершилось в тепле и полумраке. Мерно стучали колёса дальнего поезда Караганда – Москва, и слабый свет осеннего утра лился в зашторенное окно купе.