Феликс Пальма - Карта неба

Он вгляделся в стоявший на комоде снимок: супружеская пара вместе с двумя ее маленькими детьми, застывшая с выражением недоверия в глазах, словно они до сих пор не исключали участия дьявола в процессе фотографирования. С простоватыми лицами, скромно одетые, супруги держали детей за плечи, будто демонстрировали лучшие плоды из своего сада. Эти несчастные дети могли бы родиться в любом другом месте, но рулетка жизни сделала так, что они появились на свет именно в этой семье, обреченные растратить свою жизнь на то, чтобы обрабатывать те же земли, что и их родители, с чем, впрочем, они примирятся без звука, поскольку в их душах никогда не зажжется огонек желания изменить установившийся порядок вещей. Однако, если присмотреться повнимательнее, подумал Уэллс, это отсутствие стремлений может послужить прекрасным барьером, который защитит их от многих жизненных огорчений, ибо им, к счастью, их не придется испытать. Если бы они удовлетворились тем, что имеют, то не захотели бы переселиться в столицу, где, несомненно, влачили бы еще более жалкое существование, потому что в сельской местности хотя бы воздух чистый и солнышко греет. В городе им пришлось бы ютиться вместе с такими же, как они, в тесной комнатенке на какой-нибудь пропахшей нечистотами улочке в Ист-Энде, где их подкарауливали бы туберкулез, бронхит и тиф, в то время как здоровый и живой цвет лица, привезенный с фермы, постепенно потускнел бы на одной из фабрик, а там в них быстро угасло бы желание существовать на убогое жалованье, позволявшее, в качестве единственного удовольствия, лишь время от времени напиваться в грязной таверне. Уэллс отвел глаза от фотографии, размышляя, какие причины вынудили это семейство покинуть свой дом. Возможно, они были напуганы долетавшими до них слухами и поддались уговорам соседей. Любопытно, как их убогие мозги восприняли известие о том, что враги, атакующие их родину, прилетели из межпланетного пространства, с усеянного звездами неба, которое они всегда считали чем-то декоративным, вроде задника в театре.

Заснул Уэллс с мыслями о Джейн.

Когда он проснулся, агент Клейтон все так же посапывал у него под боком. Уэллс медленно встал, преодолевая боль в онемевших мышцах, и взглянул на свои карманные часы. Он проспал около трех часов, но не ощущал себя отдохнувшим, возможно, из-за того, что ему не приснилось ничего приятного. С другой стороны, естественно, что пережитые недавно события отразились на его сне, превратив его в карусель тревожных образов, которые могло расшифровать лишь подсознание. Он не помнил ни одного из них, хотя знакомое и грустное ощущение падения до сих пор омрачало его душу. Тем не менее он вспомнил, как сквозь лихорадочный сон словно с порывом ветра донесся до него голос агента Клейтона, велевшего ему просыпаться. Потому-то его и удивило, что юноша продолжает мирно спать рядом с ним. Постепенно возвращаясь в состояние бодрствования, писатель наблюдал за ним со смешанным чувством сожаления и досады, задаваясь вопросом, долго ли им еще придется возиться с агентом, и даже обдумал возможность разбудить его принудительно, но в конце концов счел это неблагоразумным. Если агент страдал каким-то заболеванием, приводившим к приступам внезапного сна, не стоило искусственно прерывать их. Уэллс оставил его в покое, пригладил непокорные волосы перед замызганным зеркалом и вышел в коридор, невольно подражая решительной и энергичной походке фермеров.

Двери двух других комнат были распахнуты, и это означало, что его товарищи по несчастью уже проснулись и вышли, а потому писатель спустился по лестнице на первый этаж, но никого не обнаружил и в гостиной. Он отправился на кухню, но и там никого не встретил. В какой-то момент он испугался, что зловредный миллионер каким-то образом сумел уговорить девушку оставить его с Клейтоном здесь. Но страх мгновенно покинул его чувствительную душу, когда он увидел через окно экипаж Мюррея возле поилки для лошадей. Украшенный вычурной буквой «Г» и лишившийся в пути одного из фонарей, экипаж стоял на том же месте, где они поставили его по приезде. Похоже, их спутники были где-то поблизости, если, конечно, не вздумали продолжать путь пешком. Уэллс осудил себя за подобные подозрения: миллионер, безусловно, был подлым и коварным человеком, однако все последнее время он, похоже, был готов забыть об их разногласиях, чтобы в нужных случаях они могли прикрывать друг друга. Теперь, хочешь не хочешь, они были единой командой. Писатель вышел из дома и окунулся в жаркое утро. Все вокруг выглядело таким же спокойным, как в любой другой день, и лишь канонада, глухо доносившаяся с юго-востока, свидетельствовала, что где-то британская артиллерия вступила в бой с треножником. В противоположной стороне он разглядел косичку плотного дыма, взвивавшегося ввысь из-за далеких холмов, за которыми скрывался Эпсом. Сколько же треножников может быть сосредоточено вокруг Лондона? Клейтон говорил ему, что помимо хорселлского цилиндра были обнаружены и другие на поле для гольфа в Байфлите и неподалеку от Севеноукса, но если речь идет о настоящем вторжении, то их наверняка больше.

В эту минуту он услышал голоса своих спутников, доносившиеся из-под навеса, что находился в нескольких метрах от дома. Уэллс направился туда. Им следовало продолжить путь к Лондону как можно скорее, так как, если его подозрения верны, то треножники занимают позиции, чтобы строем начать наступление на Лондон, как только им удастся избавиться от маленькой неприятности в виде рассеянных по всей зоне британских батарей. И к тому времени, как это произойдет, подумал писатель, хорошо бы максимально воспользоваться своим преимуществом. В противном случае Лондон станет для них поистине труднодостижимой целью, так как придется пробираться сквозь вражеские позиции.

— Это труднее, чем я полагала! — услышал он по пути к навесу отчаявшийся голос Эммы.

— Думаю, все дело в ритме, мисс Харлоу, — спокойно отвечал Мюррей. — Попробуйте делать более короткие и энергичные движения.

Уэллс остановился как вкопанный, пораженный этим диалогом и более всего советом миллионера. «Чего он добивался подобными инструкциями?» — думал он, а воображение рисовало ему столь же красноречивые, сколь непристойные образы.

— Вы уверены? — спросила Эмма. — Я не причиню боли?

— Такие нежные ручки, как у вас, не способны причинить даже малейшую боль, — последовал льстивый ответ миллионера.

— Хорошо, попробую сделать так, как вы говорите… — капризным тоном произнесла девушка.

Несколько секунд под навесом царило молчание, во время которого заинтригованный Уэллс не двигался с места, выжидая.

— Ну как? — снова раздался голос Мюррея.