Александр Мазин - Сборник стихов

В этой стране только мертвые сраму не имут.
В этой стране только мертвым дано говорить.
В этой стране, на развалинах Третьего Рима,
Только и свету, что спать да молитву творить.
В этой стране, где свобода – не больше чем право
Сесть наугад в переполненный грязный вагон
И, затаясь, наблюдать, как меняет Держава
Лики вождей на полотнах бесовских икон.
В этой стране никому и никто не подвластен
Данностью свыше. Почти не осталось живых
В этой стране, где уверенность в будущем счастье
Лишь у юродивых (Бог не оставит своих).
Здесь, на объездах Истории, жирные монстры
Прут из земли, как поганки под теплым дождем.
Серое делают белым, а белое – черствым
В этой стране...
Но другой мы себе не найдем.

Он плыл и плакал навзрыд
Костлявым лицом.
Он плыл («Корыто сгорит,
Так стану тунцом»)
Он плыл и хлюпал водой
Блудливый туман.
Он плыл на юг бородой,
Он плыл океан.
Он плыл и бился волной
В себя изнутри.
Он плыл, обманутый Ной,
На взорванный риф.
Он плыл сквозь зыбь и грома,
Стираясь,как мел,
Он плыл. И ворон дремал
На ржавой корме.

Наши глаза затуманены камфарным злом
Серого Времени. Мягкими лапами лет
Наш позвоночник уверенно взят на излом.
Только замешкайся – хрусь! – и тебя уже нет!
Только замешкайся – крак! – и меня уже нет.
Только не смейся, пожалуйста. Это – всерьез.
Скомканный фантик, букетик искусственных роз,
Смятый ладони последний трамвайный билет...
Сердце мое – как разбрызганный шинами пес.
Серое время не любит цветных облаков.
Плещется в жиже кораблик страны стариков.
Сохнут тела искореженных ими берез...
Только не смейся! До смеха уже далеко.
Выброшен вымпел прощанья над ржавой стеной.
Серое Время... Из красных и черных веков
Мне предложили тебя... Ты побудешь немного со мной?
Только не смейся! Ну примем еще по одной
Стопочке яда? Я просто не помню обид!
Наши глаза затуманены? Разве? Нет, это окно!
Сумерки! Время такое... Мы можем предаться любви,
Если ты хочешь...
Над лучшей из наших молитв
Марево спиц, колесо беспокойного сна.
Милостью Бога у нас ничего не болит,
Кроме души. А душа для того и дана!
Значит, все правильно?
В сердце моем – тишина.
Искорки памяти плещутся в зеркале мглы.
Камфарным соком (спасенье?) у самого дна
В сердце мое изливается кончик иглы...

Мысли пахнут черешнями, будто дымком – огонек.
На малиновом яблоке сохнет живая водица.
Истонченные пальцы, не глядя, листают страницы.
По расхристанной площади шахматный скачет конек.
Барабанные палочки спят.( Ах, какой нынче жаркий денек!)
Все закутано в зной. Не поется и не говорится.
Белый солнечный воск, отекая, слепляет ресницы.
Превращается в патоку за позвонком позвонок.
Под ореховым деревом спит толстоухий щенок.
Под ореховым деревом так хорошо ему спится!
Из дверей вытекает душок имбиря и корицы,
Коренастые куры,. кряхтя, подбирают пшено.
Чей-то дедушка ветхой рукой затворяет окно:
Он хитер, он решил духотой от жары защититься.
/Дом осел. Зять – балбес. А сынок отвалил за границу
Где ты, Персия?/ Там. Он устал и ему все равно.
Выпить чаю, раздеться, дышать и смотреть в потолок.
(Откормили орленка в могучую злобную птицу.
Чтобы хрипло кричал, чтобы падал на шеи лисицам
И коричневым клювом пушистый затылок толок.
А он слопал все мясо, окреп и, стащив кошелек,
Улизнул. Слишком жарко. Никто не желает трудиться.)
Чай горяч. Я все пью его, пью – и никак не напиться.
Он соленый, как слезы и ласковый, как мотылек.
Закатиться в траву, к муравьям, и грызя стебелек,
Наблюдать, как ползет, не спеша по листу гусеница.
Невозможно ни есть, ни писать, ни любить, ни сердиться.
Пропылившийся ослик – и тот у дороги прилег.
Очень жарко!

Бельчонком-лакомкой рука к руке потянется.
Я буду петь тебе, как пел Хайамов пьяница.
Тропинкой-лестницей склонюсь, твои шаги неся.
Нам будет лучше, если небо опрокинется.
По дну ущелия, где раз в тысячелетие
Малютка-папоротник выбросит соцветие,
Мы выйдем к озеру, к воде из света сотканной.
А медный шар уже садится между сопками
И лес горит! И начинается Предание.
Моя праща... Открой ладонь – и я отдам ее.
Брось камень в зеркало – пускай круги расходятся.
Здесь нет врагов. Здесь наш огонь. И наша Родина.
А тот, кто следовал за нами, вспыхнет крыльями.
Он был нам – кров, он был нам – Весть, и я любил его.
А он хранил меня, как маг – свое растение.
Он подарил меня тебе, как в день рождения,
Бог дарит миру нас. А миру дарит часть его.
Одно в одном. От света свет – и будьте счастливы!
Струя и ветер! Оттолкнись – и время вынесет.
Нам будет лучше, если небо опрокинется!..

Я возьму тебя в руки тепло, как забытую в книгах тетрадь.
Ученически тонкую, в рыжей бумиажной обложке.
Ты взбегала по лестницам, трогала стекла ладошкой:
– Мне хотелось бы это, и это, и это хотелось бы взять...
Ты умела так искренне, так замечательно врать,
А потом улыбаться и прятаться в «кто-его-знает».
А кровать была узкая, жесткая, в общем, дрянная.
Ты похожа, мой зайчик, похожа на эту кровать.
Почему же никто из нас, ну совершенно никто не хотел воевать?
Только фыркать да ежиться: «Жить-то все хуже и хуже!»
Мы стреляли глазами. А где-то стреляли из ружей:
– Экий славный кабанчик! Фу, Хват! Не мешай свежевать!
Доохотились, милые, нынче хоть всю королевскую рать
Приведи – Город пуст.
Прислонись к проржавевшим воротам
И постой: посмотри, как выходят из марева маршевым – роты...
Он уже не проснется. Разбился. Скорлупок – и то не собрать.
У одних геморрой. У других не хватает ребра. Или печени.
Тучности нильского ила не хватает нам всем.
Но малина растет на могилах. И какая малина! Нам хватит на все вечера!
Он разбился во сне. А ко сне веселей умирать!
В наш придуманный мир, в наше вечноиюльское утро,
Хронос-пес, он пробрался, подполз и лизнул мои черные кудри,
И осыпал их сереньким пеплом чужого костра.
Подними же лицо свое: веришь – как будто вчера
Мы расстались.
Из сборника «Шелковый путь»
Земля звонка, как тыквеннное дно.
Дорога спит. Сухой и жаркий колос,
Вибрирующий, вздыбившийся волос,
Янтарной плотью впитывает зной.
Нагретый камень пахнет белизной,
Не свойственной безногим истуканам.
На скошенную лысину кургана
Садится копчик.
Мутный, слюдяной
Слой воздуха томится над дорогой,
Как варево. Отсюда до Европы
Тридевять верст. Здесь красное вино
Из жил владык оплескивало глину