Сергей Званцев - Были давние и недавние

А вот еще одна морская, точнее, «полярная» фамилия: Г. Я. Седов. Арктический исследователь родился близ Таганрога, в селении у Кривой Косы, в 1877 году. Неоднократно бывал в Таганроге.

«Детей лейтенанта Шмидта» в Таганроге не наблюдалось. Зато там жил в 1892–1893 годах сам будущий командир «Очакова» — Петр Петрович Шмидт — у своей тетки, таганроженки Исбах.

А теперь выяснилось, что в конце прошлого века именно в Таганроге родилась морская идея подводных крыльев корабля, причем изобретатель, некто Троилии, в письме в редакцию «Таганрогского вестника» в 1898 году объявил о своем изобретении «окрыления пароходов», объяснил друзьям, что он стремится усилить наш флот в память морских сражений у севастопольских и таганрогских берегов 1855 года.

Почему же, однако, «и таганрогских»?

А вот почему. 22 мая 1855 года, то есть когда «Севастопольские рассказы» еще не были написаны, а Севастополь и Л. Н. Толстой в Севастополе были уже под огнем, к Таганрогу подошли корабли англо-французского флота. В сущности, город был застигнут врасплох: царское правительство и не подумало о возможности этого демарша врага и ничего не сделало для укрепления города. Гарнизон его был ничтожен: караульная команда, добровольная милиция, несколько дружин ополчения и незначительная казачья часть.

Несмотря на это, предложение врага о сдаче города было отвергнуто, и вражеский флот открыл по Таганрогу беспорядочную орудийную пальбу. Под прикрытием этой стрельбы англо-французы высадили у знаменитой таганрогской Каменной лестницы в порту десант. Таганрожцы дрались храбро и наголову разбили десант, сбросив его в море.

Озлобленные враги в отместку выпустили по городу свыше тысячи снарядов, причинив большие разрушения городским зданиям.

Здесь немного личного: моя бабушка, мать отца — Авдотья Яковлевна, рассказывала мне, как она с малолетними детьми отсиживалась в те дни в погребе. Погребом, глубоким и прохладным, был оборудован каждый таганрогский дом, но, конечно, строителям и в голову не приходило такое странное использование этого великолепного продуктохранилища.

Я добивался у бабушки подробностей. Она подумала и сказала:

— Ни мы, ни соленья не пострадали.

Больше ничего я от нее не узнал.

В начале июля того же 1855 года на Таганрогском рейде появилась эскадра и вновь принялась обстреливать город. Была и новая попытка высадить десант, но на этот раз таганрожцы храбро отбили атаки противника.

В начале сентября англо-французские корабли, среди которых были и пароходы, снялись с якорей и ушли к основным силам флота, громившего Севастополь.

Английский офицер Барроу, принимавший участие в разбойничьем нападении, оставил записки. Мы в них читаем:

«В плохо укрепленном Таганроге мы встретили неожиданное и отчаянное сопротивление русских; сюда как бы долетел дух упорства, владевший защитниками Севастополя. Стойкость русских поражала».

Бомбардировка Таганрога была очень чувствительной. Помимо того, что враг потопил двадцать торговых судов, он уничтожил или повредил триста двадцать семь домов в самом городе. Много было и человеческих жертв.

Но вернемся к Троилину и его изобретению, ради чего, собственно, и написан настоящий рассказ. Его ошибка как изобретателя заключалась в излишнем доверии к тогдашней прессе. В своем письме в редакцию он, между прочим, просил «доброхотов» одолжить ему необходимые для окончания опытов три-четыре тысячи рублей, тем самым расписавшись в наиболее тогда презираемом пороке — безденежье — и давая обывателям пищу для утверждений, что «это все жульничество». Но не это было главное.

Собственно, именно то, что Троилин позволил себе облечь вольнодумное предложение в печатный вид, привело в действие совсем другую машину, отнюдь не ту, которую он имел в виду. Одновременно зашевелилось и духовное начальство Таганрога в лице настоятеля собора протоиерея Стефана Стефановского, и, как это ни странно, это заставило действовать окружного предводителя дворянства генерала Клунникова.

Отец Стефан и обратил внимание Клунникова на письмо в редакцию дворянина Троилина. Сделал он это в соборе, после произнесенной им проповеди на евангельский текст: «Нет горше зла, чем безначалие». Когда тяжело дышавший грузный генерал подошел к ручке священнослужителя и чмокнул воздух значительно повыше руки священника, раздраженный таким либерализмом, отец Стефан грустно, но и с оттенком отеческой строгости сказал:

— Письмо щелкуна Троилина в газете изволили читать? Крылья, приличествующие лишь ангелам, серафимам, предлагает поставить на корабле, то есть на бездушном существе. К тому же деньги на это требует. А мы молчим, ваше превосходительство… Молчим!

Сердито отвернувшись от опешившего генерала, отец Стефан ушел в алтарь. Генерал жестом подозвал адъютанта, худого как жердь хорунжего Колечку, как его называли в местном избранном обществе, и хрипло шепнул ему на ухо, да так громко, что всем слышно было:

— Доставить ко мне этого сукина сына!

— К-которого? — заикаясь от неожиданности и собственной глупости, спросил Колечка.

— Который в газетах про крылья пишет!

Генерал счел, что сказал совершенно достаточно, и, дерзко звеня шпорами по каменному полу собора, назло «этому чертову попу», удалился. В толпе, глазевшей на выход из собора местной знати после воскресной обедни, раздался почтительный шепот. Спустившись по каменным ступеням на паперть и строго оглянув толпу простолюдинов круглыми, как у совы, глазами, генерал одернул на себе мундир, введенный покойным императором Александром Третьим и похожий — именно такова и была задумка — на старинный русский полукафтан, сел в свой щегольский экипаж, запряженный двумя выхоленными вороными.

— Трогай! — приказал он толстому кучеру. — В управление! — Плавно покачиваясь на ходу на пружинном сиденье, генерал додумывал свой ход, сообщенный Колечке лишь пунктирно.

«Первое — вызвать дурака Кокорина, редактора, издателя этого вредного листка — «Таганрогского вестника», — размышлял Клунников. — Пусть сообщит, что за гусь этот Троилин с его крыльями! Ежели и вправду дворянин — лично пропесочить. Ежели из простых — в каталажку!»

Страх перед начальством заменял недоумкам ум и сообразительность. Колечка додумался, что ему надо позвонить Кокорину по телефону (благо, в Таганроге телефон был установлен еще в 1885 году) и узнать адрес злополучного Троилина. Телефона у последнего, к сожалению, не оказалось. А жил он в так называемой «крепости» — так по старинке, со времен еще турецкой кампании, назывался конец Петровской улицы, упиравшийся в море. Здесь был разбит порядочный сквер, а по вечерам было светло благодаря сильной газокалилыюй лампе неподалеку высившегося маяка.