Андрей Столяров - Мы, народ… (сборник)

Ладно, как-нибудь позже – всплывет.

– Я тоже ни о чем не жалею, – говорю я.

И, кстати, это чистая правда.

Юница сладко потягивается.

– А-ай… Надо вставать…

На прощание мы обмениваемся всеми контактами, которые у нас есть, и я клятвенно обещаю, что позвоню, как только приеду домой.

– Не забудешь?

– Ты это о чем?..

Я еще не знаю, конечно, что больше никогда не увижу ее, что не выясню, как зовут, – для меня, унесенного ветром, она так и пребудет Юницей, – что судьба уже выбросила черные кости на стол и мгновениям, которые в нас зажглись, повториться не суждено.

Палуба корабля уже дрогнула.

Затрещали, взрываясь от чудовищного давления, перегородки.

Вода уже хлынула во внутренние отсеки.

Жизни мне остается – на полчаса.

Тундра была невообразима. Никогда ранее Вета не видела таких безумных пространств – в редкой цепкой траве, в бледных озерах, которые состояли, казалось, из прозрачного холода, в зарослях низкорослых берез, в жестких мхах, внезапно открывающих под собою мокрые льдистые языки. А по краям этих реликтов долгой зимы, бесконечных, неряшливых, напоминающих видом своим мутный фаянс, словно превращая благодаря солнечному теплу смерть в новую жизнь, цвели странные желто-трепетные кувшинчики размером с ладонь. Местные называли их «палга» и говорили, что от страстного аромата, который они источали, приходят «сладкие сны»: человек видит то, чего он в жизни лишен. Вете очень хотелось это попробовать. Хотя бы раз нарвать мокрый букет, поставить в комнате на ночь. Однако ходить в тундру не рекомендовалось. Во-первых, можно было элементарно заплутать среди мхов: казалось бы, заводские трубы, взметнувшиеся метров на двести вверх, могли служить отовсюду хорошим ориентиром, да и факелы сбросов, тревожно пылающие в ночи, тоже должны были быть заметны издалека. В действительности это было не так – белесая дымка, практически невидимая для глаз, мгновенно сгущалась, затягивая собою обзор, внезапно оказывалось, что нет вокруг ничего, кроме неба, и даже солнце, как бы растекшееся по нему, не могло указать правильный путь.

Кроме того, существовали «смертные ямы»: сверху приветливый мох, а под ним – черный провал, полный воды. Человек даже вскрикнуть не успевал: ледяная жижа сводила все тело судорогой.

И, наконец, если верить рассказам местных, водился в тундре диковинный зверь йолóй-молóй – совершенно невидимый, заметный только в движении, или когда открывает пасть – тогда вырывается из нее синий огонь. Йолóй-молóй, как считалось, бродил возле жилья и нападал на одиноких людей, неосторожно отошедших от дома. От человека оставалась только одежда – все прочее растворялось в слюне, которую зверь выделял.

Ходить в тундру, тем более в одиночку, Вете было категорически запрещено. Можно было лишь стоять на окраине и, сощурив глаза, следить за поднимающимися с горизонта дымными стаями птиц.

Правда, долго смотреть в бледную даль тоже не рекомендовалось. Иногда у такого зачарованного наблюдателя возникал в голове тонкий хрустальный звон, как будто кто-то разговаривал с ним на ледяном языке. Мансоры считали, что это Ламмина Хеллья , царица зимы. Тогда человек вдруг трогался с места и шел, точно загипнотизированный, не оглядываясь, ничего не замечая вокруг, – сутки, вторые, третьи, пока не падал без сил. Иногда его удавалось найти, чаще – нет. Но даже если его находили и привозили обратно, такой мьяна (опять-таки по-мансорски) все равно был уже не жилец. Как только у него появлялись силы, он вновь поднимался и шел туда, откуда слышался ему призрачный голос.

У Веты вот так полгода назад ушел в тундру отец. После смерти матери он стал совершенно другим: возвращаясь с работы, больше не хмыкал, не потирал руки, не рассказывал оживленно, какого немца из администрации он сегодня умыл, а молча проходил в кухню, садился за стол, с удивлением, поднимая брови, взирал на то, что перед ним стоит, и, не притронувшись, как правило, ни к чему, скрывался у себя в комнате. Что он там делал весь вечер, Вета не знала. Ни звука не доносилось из-за дверей, обитых для теплоты дерматином, а стучаться к нему, заглядывать она не решалась. По выходным же, прямо с утра, он шел к толстой водонапорной башне, высившейся на окраине, и стоял там часами, глядя за горизонт. Словно видел невзрачный город, расположенный километрах в двухстах на юго-восток, больницу, в которой скончалась мать. Вета приходила за ним в середине дня – брала за руку и как ребенка отводила домой. Отец шел послушно, правда как слепой, спотыкаясь. Время от времени бормотал: ничего, ничего, все наладится…

Однажды у водонапорной башни она его не нашла и не нашла по всему поселку, хотя прошагала его из конца в конец. Сердце у нее сжалось в твердый комок. Около двенадцати ночи она, решившись, позвонила в милицию, и ей посоветовали не беспокоиться. Ну – загулял папхен твой, утром придет… Ровным голосом она объяснила, что у нее отец не гуляет. А… это тот… который… как его… инженер… Ладно, поищем… Тогда, открыв рабочий отцовский блокнот, который всегда лежал на виду, она позвонила в службу безопасности фирмы. Утром с площадки перед зданием администрации вылетел вертолет и через пару минут растворился в неощутимом тумане. Вернулся он аккуратно к обеду; летчик, жилистый немец, встретив ее взгляд, покачал головой: ннихт… нитшего… На третий день полеты были прекращены. Начальник службы безопасности фирмы сказал, что по инструкции более трех суток он поисками пропавших заниматься не может. Больше трех суток в тундре никто не живет. Только мансоры, но это уже совсем другой разговор… Он проводил ее к директору кадровой службы, и молодой человек в костюме, который стоил, наверное, больше, чем трехмесячная зарплата отца, приятно улыбаясь, поведал ей, что фирма – это ее принципиальный аспект – никого не оставляет в беде. Ей будет назначена небольшая стипендия, чтобы она закончила школу, сохраняется бесплатная аренда квартиры, пусть она спокойно живет, кроме того ей подобрали соответствующую работу – три раза в неделю, после уроков – по четыре часа. Аванс можно получить прямо сейчас.

– А дальше все будет зависеть только от вас самой. Проявите старание, аккуратность – будет шанс закрепиться на этом месте по-настоящему. Квалифицированные сотрудники фирме всегда нужны…

Она в первый раз попала в здание администрации, вообще в первый раз прошла за разделительную границу ворот и теперь удивлялась тому, как здесь чисто: асфальтовые коричневые дорожки, строгий бордюр, постриженные деревья, яркие клумбы, кусты. В самом здании – масса света, воздуха и стекла, нигде ни пылинки, благостная тишина, а в кабинете директора – цветочный освежающий аромат.