Георгий Гуревич - Рождение шестого океана

— Нет, правда, Юлий Леонидович, не нужно, — поддерживал Валентин. — Зачем пить, когда и так радостно? Я, например, не люблю пить. Уважаю свои мозги, не хочу затемнять их алкоголем. Это Сергею требуется. У него тонус пониженный.

— Оба вы хорошие, — улыбался Ахтубин.

Тогда Валентин и задал нескромный вопрос:

— Как же вы угадали, что у нас получится? В Новосибирске три года назад. Пришли мы к вам оплеванные. Ленау жаловался, Глебычев высмеял. Почему же вы нас поддержали?

Ахтубин усмехнулся:

— Не трудно понять, ребята. Войдите сами в мое положение: дают мне новый отдел Дальних передач. Я обязан представить продукцию — новые открытия. Ставлю во главе института Глебычева. Но у Глебычева, хотя человек он знающий, уже семь лет ничего не получается. Копуша он, робкий, не в меру обстоятельный. Робость для руководителя — хуже всего. Приглашаю Веретенникова — не хочет уезжать из Ленинграда. Зову Трубина, но тот больше оратор — придумает на копейку, а напишет десять тысяч статей! Тут являетесь вы и предлагаете неиспробованный вариант. Отказать? Наверняка ничего не получим. Разрешить работать? Вдруг выйдет. Я ничем не рискую. Вы рядовые инженеры, обойтись без вас в лабораториях нетрудно. Я перевожу вас в аспирантуру, разрешаю работать, требую за это предельной нагрузки, и одновременно гоню все другие направления: с постоянным током, с ионизацией воздуха, с высокой частотой. Новиковы тужатся, чтобы обскакать Глебычева, Глебычев нажимает, чтобы не отстать от Веретенникова. А мне безразлично, кто придет первым. Главное — решить задачу любым путем.

— А мы — то волновались, мы — то горячились! — протянул Валентин разочарованно.

— Не слушайте его, молодые люди, он на себя наговаривает, — вмешалась жена Ахтубина. — Ему почему-то хочется прослыть жестким руководителем.

— Нет, это хорошо, что вы горячились,— продолжал Ахтубин. — Потому что сначала я слушал с сомнением. Думал: оригиналы и невежды хотят мир поразить. Осадить их надо. Я искал возражения — и находил, считал ваши ошибки — и потерял им счет. Потом вижу: в свое дело верят, горят, на подвиг рвутся. И думаю: пламя гасить не надо. Если горят, значит что-нибудь сделают, не обязательно в ионосфере. Даже, откровенно говоря, позавидовал по-стариковски, потому что в мои годы на горение сил уже не хватает. А когда горел, не те времена были. Ведь я учился в гражданскую войну. Для меня Шатура была мечтой, Волховстрой — невиданным достижением! А для вас Браток и Красноярск привычны, как телевизор в комнате. То, что для меня вершина жизни, для вас — самое начало. Куда вы придете — мне не увидеть, не угадать. Но придерживать я вас не буду. Летите, пока крылья несут!

Весь мир следил за кругосветным полетом Новиковых, но цель его знали немногие, среди них и министр культуры Джанджаристана, друг Ахтубина, профессор Дасья. В далекой южной стране он слушал радиосообщения, глядел на часы, перекалывал флажок на карте, следя, как стремительные ионопланы огибают земной шар.

Случилось так, что путешествие Новиковых совпало день в день с церемонией покаяния за обезьяноубийство. Дасью приглашали принять в ней участие, но он демонстративно отказался: не хотел поддерживать суеверие. Был ли Дасья безбожником? Пожалуй, нет. Он учился в Западной Европе и, как многие профессора-европейцы, пожимал плечами, слыша сказку о сотворении мира в шесть дней, но верил, что есть нечто, устанавливающее законы природы. Свое стремление к свободе и просвещению Джанджаристана Дасья называл религией. Конечно, это была не религия, но Дасья был сыном страны, где слова «безбожник» и «преступник» равнозначны.

В тот момент, когда ионопланы мчались над Южной Америкой, а Валентин, невесомый, плавая в ракете, латал трещину, на радиостанцию прибежал один из секретарей Дасьи.

— Ваше превосходительство, беда! Великого учителя нет. Что с нами будет, что будет!

В первую секунду Дасья был ошеломлен. Затем он с криком выбежал на улицу, к своей машине. Чиновник следовал за ним, дрожа и причитая: «Что с нами будет?» Только эти слова и звучали в мозгу профессора.

Унгра был для него другом, нет больше — руководителем, нет, больше — Унгра был учителем, судьей и образцом для подражания. Дасья составлял проекты, просил отпустить средства такому-то и такому-то институту, такому-то театру и строительству. Унгра говорил: «Хорошо», или «рано, увлекаешься, дорогой». Дасья просил, Унгра отмеривал и взвешивал. Дасья мог быть несправедлив: как физик он ущемлял литературу, как ученый ратовал за науку, забывая о дорогах и налогах. Он имел возможность увлекаться и быть пристрастным, потому что его проверял и направлял старик с сиплым голосом, думавший об интересах всей страны.

— Что же будет с нами?

Профессор и министр культуры Дасья чувствовал себя заблудившимся ребенком, щенком, которого выбросили за ворота.

Унгра лежал в вестибюле президентского дворца, на столе, где обычно раскладывали журналы для ожидающих просителей. Тело было укрыто с головой, чтобы не показывать изуродованное лицо, но на простыне проступили бурые пятна. Рядом, на столике, стояли зажженные свечи. Жрецы с унылыми лицами тянули заупокойную молитву. Дасья протолкался в первый ряд и упал на колени. Он плакал, всхлипывая, и, не стыдясь, утирал слезы рукой. Потом он почувствовал, что его поднимают и настойчиво выводят из толпы.

— Успокойся, друг, возьми себя в руки. На нас лежит ответственность за судьбы народа.

Это был Чария. Его и самого нужно было успокаивать. Губы и щеки у вице-президента дрожали, глаза блуждали, лоснящаяся кожа стала серой.

— Где ты был? Мы искали тебя по всему городу.

Маленький профессор прижался лбом к прохладным мраморным перилам.

— На радио, — прошептал он. — Следил за русским кругосветным полетом.

— За русским? В такой час!—Лицо Чарии выразило удивление и даже негодование.

— Этот полет очень важен для нашей страны.

Напрасно Дасья проговорился. Не знал он, сколько бед принесут его неосторожные слова, как будут расплачиваться за них Далекие чужестранцы Новиковы.

— Впрочем, это не имеет значения.—Чария великодушно готов был простить легкомысленного профессора. — Важно, что ты тут, с нами. Мы должны держаться вместе сейчас. Надо создать небольшое, но твердое правительство: я как вице-президент, затем командующий армией, начальник полиции, представители князей, жрецов, деловых людей, ты — от интеллигентных слоев общества. Оставим разногласия, будем верны памяти Унгры... Иначе Европа проглотит нас. Прежде всего надо выпустить воззвание, чтобы все оставались на своем посту.

Дасья кивал головой, соглашаясь. Ему хотелось горевать и не хлопотать ни о чем. Как хорошо, что есть этот энергичный и предусмотрительный Чария! Конечно, не надо бы жрецов и князей в правительство, и так он — Дасья — единственный от науки. Но Чария прав — сейчас надо держаться вместе и не спорить.