Георгий Гуревич - Рождение шестого океана

— Никуда не годится, — вздыхал он через неделю. — Неуклюже! Топорно! Конструкция должна быть изящна. Некрасивые птицы не летают —это закон природы. И некрасивые самолеты тоже не летают, уверяю вас.

Наконец проект составлен. Но надо еще воплотить его. Новиковы познакомились с гулкими заводскими цехами, наполненными металлическим лязгом и запахом сварки. На одном заводе дело не ладилось. Цеховой инженер попросил Валентина выступить перед рабочими...

Рабочие им поверили, ученые поверили, тысячи людей из-за них трудились, народные деньги они истратили...

Неужели зря?

Вокруг ионоплана шла обычная предотлетная суета. Подъезжали и отъезжали грузовики-цистерны, сновали рабочие и техники, перекладывали какие-то ящики, что-то еще проверялось, исправлялось, перемещалось. И всей этой работой распоряжался широкоплечий басовитый полковник Рокотов. Это был известный полярный летчик, в прошлом герой рекордных перелетов. Сейчас он стал сед и грузен, из чемпиона превратился в тренера, сам не летал, но снаряжал все важные перелеты.

Рокотов ступал по земле уверенно, несколько тяжеловесно, говорил веско и коротко.

— Прошу в кабину, — сказал он Новиковым. Его «прошу» звучало, как приказание.

Небольшая цилиндрическая кабина была заполнена ящиками, баллонами, приборами, механизмами. Возле круглых окон стояли два вращающихся кресла. Перед ними располагались пульты с разноцветными кнопками.

— Термометры. Радиопередатчик. Локатор, Спектрограф. Счетчик космических лучей, — показывал Рокотов. — Вот справочники. Тут журнал наблюдений. Графы заготовлены, вам остается только заполнять их. Вот скафандры. Просим не снимать для безопасности. Рукавицы мягкие, в них можно работать. В ящичке — НЗ—шоколад, консервы, фруктовые соки, термос с бульоном, другой — с кофе. В этой коробке пирожки, жаренные в масле. Ваша тетя, Валентин Николаевич, сообщила, что вы предпочитаете домашние пирожки, и изготовила их лично сегодня утром.

Валентин густо покраснел.

— Я очень благодарен... Но зачем же такое беспокойство? Право, я мог обойтись...

Рокотов строго взглянул на Валентина, как будто хотел сказать: «Я вам не любезности делаю, молодой человек, а организую полет особой важности. У нас высокий класс обслуживания».

А у Валентина в голове все вертелось: вдруг полет отменят в последнюю минуту, вдруг обнаружится трещина и придется ремонтировать обшивку, вдруг у него поднимется температура и врач не разрешит лететь?

Только когда снаружи захлопнули герметическую дверь, и прочная металлическая стенка отделила Валентина от остального мира, он успокоился. Так или иначе, годы предположений кончились. Через несколько минут они будут в ионосфере и узнают наконец, пойдет ли ток или нет?

До старта осталось сорок секунд... тридцать. секунд... двадцать... десять... Голос диспетчера в наушниках смолк. Метроном отстукивал последние секунды: так, так, так... или это кровь стучит в ушах? Палец Тулякова потянулся к стартовой кнопке...

В путь!

Взревели газы, корпус мелко задрожал, кабина наполнилась грохотом. Валентина так и прижало к сиденью, как будто кто-то сильный бросил его на обе лопатки и завалил подушками. Ни подняться, ни пошевелиться, ни вздохнуть. Рот раскрыт, глаза вылезают...

Но тут Валентин вспомнил, что упускает драгоценные секунды. Самое интересное — старт.

Как и в многоместном пассажирском самолете, ощущения полета не было. Двигатель натужно ревел, как у грузовика, лезущего в гору. Земля проваливалась, здания превращались в кубики, в папиросные коробки... Горизонт расширялся — за плоскостью аэродрома показались вычерченные на зеленом фоне округлые линии дорог, шоссе, лес, похожий на брюссельскую капусту, отдельные деревья — клочки зелени на тоненькой, как спичка, ножке, — игрушечные автомобильчики, игрушечный поезд на прямой светлой насыпи. Валентин окинул взглядом всю эту пеструю картину, хотел все заметить, все запомнить, но не успел. Пестрый ландшафт выцвел, окутался дымкой и исчез. Струйки тумана, словно пряди седых волос, вились перед крылом. Ракета пронизывала облака.

На все это ушло несколько секунд. Мгла сгустилась... и тут же рассеялась. Валентин увидел чужую непривычную страну. Здесь как будто была зима. Облака, освещенные солнцем, сверкали, как снежные холмы в солнечный февральский день. На западе облачный этаж резко обрывался, и там виднелись в голубой дымке знакомые только по плану города извивы Москвы — реки и сеть московских магистралей, подобная паутине...

Валентин бросил взгляд на приборы. Все быстрее менялись в высотометре цифры: 8—9— 10 километров... Стремительно падала температура: минус 35, минус 40... «Здесь трескучий мороз, а внизу — жара; люди сегодня купались. Всего несколько километров от лета до зимы», — подумал Валентин.

После старта прошла лишь одна минута. Впоследствии он почти полчаса рассказывал о впечатлениях этой минуты.

Вторая минута была, пожалуй, однообразнее. Цифры на высотометре так и мелькали: 25, 30, 40 километров... Поле зрения становилось все шире, и почему-то казалось, что Земля вогнута. Подробности исчезли, ландшафт был похож на акварель, размытую водой: голубоватые, сиреневые, серые и розовые пятна. Трудно было угадать, что они обозначают. Ярки были только снежные облака, да все гуще, все насыщеннее становилась синева неба: сначала оно было ультрамариновым, потом вечерне-синим, лилово-синим, густо-лиловым, цвета засохших чернил и наконец бархатно-черным. Вскоре на нем проступили звезды, прокатился первый метеор. След его был виден в натуральную величину — светящаяся нить длиной в несколько километров. Казалось, кто-то острой бритвой полоснул по небосводу и на царапине проступила кровь...

К концу второй минуты ракеты были уже на высоте восьмидесяти километров.

Восьмидесятый километр обозначает любопытную грань. Считают, что здесь начинается ионосфера. Впрочем, ионы есть и ниже. Тут же проходит нижняя граница северных сияний. Температура воздуха на этой высоте минимальная, выше и ниже — теплее. В холодном пограничном слое возникают прозрачные, так называемые «серебристые» облака. Откуда берется здесь влага? Впрочем, ученые сомневаются: состоят ли эти облака из воды или же из вулканической или из метеорной пыли.

Но, подобно земным административным границам, нижняя грань ионосферы была незаметна на глаз. Ионоплан пересек ее, не сбавляя скорости. В ионосфере было такое же бархатно-черное звездное небо. Кажется, уменьшилось количество метеоров, впрочем Валентин не мог сказать точно — он пропустил торжественный момент вступления в ионосферу, следя за поворотом ракеты на восток.