Георгий Гуревич - Рождение шестого океана

— Не знаю, Валентин Николаевич. В этом проклятом крае всегда помехи.

— А северное сияние есть?

— Нет, не было как будто.

— Похоже на хромосферную вспышку. Что вам ответила обсерватория, Геннадий Васильевич? Покажите мне журнал. Вы не записали телефонограмму? Почему? Вы же обязаны были записать? Ну, хорошо, идите на аэродром, я сам позвоню им.

Десять минут спустя запыхавшаяся Зина прибежала в гостиницу. Она еще не знала, что скажет Валентину, но понимала, что нужна ему именно сейчас, когда случилось такое несчастье и рядом нет друзей, никого, кроме нее.

— Да вы не тревожьтесь, они не уехали еще, — сказал усатый дежурный. — Ключ не сдавали мне. Вот его дверь, в самом конце коридора.

Зина на цыпочках пробежала по коридору и робко постучала. Но, хотя из щели пробивался свет, никто не ответил. Зина подождала и постучала громче, потом еще решительнее — кулаком. Под ударами дверь тихонько приоткрылась, и Зина увидела Валентина, который спал, положив голову на стол.

Но почему он заснул в такой неудобной позе? Что это он писал?.. «Две беды — личная тоже... все надо начинать заново... для чего тогда жить? » И что это красное, похожее на канцелярские чернила, течет по столу на неоконченное письмо? И что это лежит на полу под свесившейся рукой — черное, металлическое.

Зина схватилась за голову:

— Что ты наделал, Валентин, что ты наделал!

Заканчивалось последнее действие. Сраженная деревянным кинжалом тучная певица умело упала на доски. Ревнивец заломил в отчаянии руки и горестно запел: «Арестуйте меня, пред вами ее убийца... ». Прозвучали последние аккорды, и тяжелый тканый занавес скрыл пеструю толпу хористов. «Какое все-таки дикое отношение к женщине! —подумала Кудинова. — Не хотел отдать игрушку, разбил ее и плачет».

Загремели аплодисменты. Ожившая певица, держа за руку убийцу, вышла кланяться. Кудинова закрыла глаза, ей не хотелось портить впечатление. Она предпочла бы посидеть молча, вспоминая музыку. Но вокруг кричали и хлопали зрители —благодарили за пережитое волнение. Кудинова захлопала тоже. И тут же всплыло профессиональное: «Вряд ли удар был смертелен. Вероятно, в нашем институте Кармен вернули бы к жизни. Тогда не умели делать таких операций, как сейчас».

— Товарищи зрители, минуточку внимания! Кудинову Марию Васильевну просят пройти в дирекцию.

Что такое? Почему ее зовут на сцену? Кудинова не ожидала услышать здесь свою фамилию, даже не поняла сначала, что это относится к ней. Но худенький человек с рупором, выбежавший к рампе, выкрикивал снова и снова:

— Товарищ Кудинова из хирургической клиники, Мария Васильевна Кудинова, вас просят срочно в дирекцию. Товарищи, пропустите доктора Кудинову!

Зрители расступились. Она прошла по проходу, ни на кого не глядя, — красивая, самоуверенная женщина, привыкшая к тому, чтобы на неё оборачивались, научившаяся не замечать любопытных и восхищенных взглядов. Человек с рупором подал ей руку на лесенке, сказал скороговоркой: «Вас вызывают к телефону, срочно, очень важно, пройдите сюда, за кулисы. И дайте мне ваш номерок, я принесу пальто».

— Что случилось? Кто заболел?, Неужели профессору Бокову хуже? Но утром он чувствовал себя совсем хорошо.

Пересиливая волнение, она приложила трубку к уху.

— Кудинова слушает.

— Это ты, Маруся? —Кудинова с облегчением узнала голос профессора Бокова, своего учителя, знаменитого хирурга, основателя и директора клиники, где она работала.

— Маруся, —сказал он, — предстоит трудная операция. Сейчас же выходи из театра, бери такси и поезжай на Внуковский аэродром. Там тебя встретят и посадят в самолет. Полетишь на Северострой, Дежурный врач со всеми аппаратами уже выехал во Внуково.

— Но я в вечернем платье, — возразила Кудинова. — Мне нужно заехать домой- переодеться.

— Ни в коем случае! Положение тяжелое. Молодой человек стрелял в себя, пуля осталась где-то около сердца. На Северострое очень беспокоятся о нем. Это талантливый конструктор, изобретатель. Может быть, помнишь — Новиковы, Валентин и Сергей, В газетах о них писали. Участники кругосветного полета на ракетах. Не помнишь? Впрочем, не в том дело. Поезжай, Маруся. Жизнь человека в твоих руках.

— Александр Иванович, но я не смогу одна. Я оперировала только под вашим наблюдением. Нет, я не решусь.

В голосе профессора послышались сердитые нотки.

— Маруся, не говори глупостей! Я сам поехал бы, но меня не выпускают из комнаты. Доктор Севастьянов сейчас в поезде, едет в Сочи отдыхать, а мой заместитель нужен в клинике.

Кудинова молчала. Боков добавил уже не сердито, а ласково:

— На всякий случай я буду сидеть у телефона. Но лучше не звони По телефону все равно ничего не поправишь. Действуй! Я в тебя верю, как в самого себя. Ты настоящий хирург!

На улице шел весенний дождь. Мутные ручейки бежали вдоль тротуаров. На мокром асфальте дрожали желтые и голубые огни. Деревья еще не распустились, стояли голые, но в теплом воздухе по-весеннему пахло набухшей землей. Кудинова с удовольствием подставила ветру горящие щеки, глубоко вздохнула всей грудью.

Какой чудак захотел покинуть этот замечательный мир?

«Что ты наделал, Валентин, что ты наделал? »

Стремительный самолет с отогнутыми назад крыльями несся над казахской степью с ее причудливыми каменистыми холмами, над сибирской равниной, усеянной бесчисленными озерками, над мохнатым Уралом с колючими вершинами, поросшими тайгой, с частоколом заводских труб, цепью выстроившихся вдоль хребта. Сергей рассеянно глядел вниз. Земля бежала под ним, как пестрый ковер. Он видел краски, но не понимал, что они означают. Голова была занята одной единственной мыслью: «Что же ты наделал, Валентин! »

Сергей получил телеграмму через полтора часа после катастрофы, по местному времени— поздно вечером. Он отключил вышку немедленно и тотчас же вылетел на Северострой. С промежуточного аэродрома попробовал связаться по телефону, узнать, что, собственно, произошло. Ему неожиданно ответили: «Состояние Новикова тяжелое, жизнь в опасности». Что значит «жизнь в опасности? » Обычно, на запросы родных и знакомых принято отвечать, смягчая правду. Если говорят «в опасности» — значит, жизнь висит на волоске. Валентин может умереть завтра, сегодня... может быть, его нет уже...

Сергей твердил слово «смерть», но никак не мог представить себе, что Валентин может не существовать. Валентин был другом, Валентин был соратником, он был частью самого Сергея. Нельзя жить с половиной головы и половиной сердца, чудовищно представить себе, что ты потерял половину самого себя.