Александр Тюрин - Метида

– Потрепало на чужой половине поля.

Гость как раз подошел к бильярду. Играл он плохо, даже по шару мазал. Немного погодя Лесник положил кий:

– Ладно, пойдемте ко мне за стол. Пивком угощу, пока Самвел нам чего-нибудь наготовит. Он – способный, быстро нашу кухню изучил. Но тормоз полный.

– Да не надо меня угощать.

– Знаю, знаю, вы не бедный. По крайней мере, ершистый. Как вас?

– Антон.

– Вы, Антон, вроде как у нас тут в гостях. А мы общением не избалованы, анахореты так сказать. Машинка у вас сломалась, техпомощь, возможно, подъедет часа через два, а, может, сегодня уже нет. Так что вы с местными не ссорьтесь, уважайте, так сказать, наш устав. И пить вам дозволено, не скоро за руль.

Антон, не взирая на волну внутренних протестов, вынужден был усесться к Леснику, а крепкое пиво сразу сняло недовольство. Водки, что ли, туда плеснули? Может, подпоить пытается?

Лесник подвинул к нему тарелку, на которой пальцами разделал копченую рыбу, что вытащил из рюкзака. И Антон послушно стал закусывать; рыба, похоже, сиг, была вкусной.

– Что, у вас там такой нет? Вы ж издалека? – полуспросил-полуподтвердил Лесник.

– А с чего вы взяли, что издалека?

– Так, показалось. Ладно, не парься; ботиночки у тебя легкие. С нейроинтерфейсом тут тоже не слишком много народу ходит, особенно с таким как у тебя. Но будем считать, что ты здесь не от нечего делать.

– Нейроинтерфейс – это так, несчастный случай. Какая-то банда хотела меня на наркод подсадить, но полиция вовремя отбила. Чтобы его удалить, надо прилично раскошелиться. Между прочим, я родом из этих мест. Километрах в ста отсюда родился. Правда, давно не был.

– Значит, ты не гость, а тоже илимский? У меня предок сюда пришел ещё в середине 17 века, казак из Великого Устюга. Илимский острог строил, таежное Прибайкалье и степное Забайкалье осваивал, потом в Даурскую землю, на Амур, с Хабаровым отправился, в бою против несметного полчища маньчжурского голову сложил. То силища была при пушках и прочем огнестреле, которая целый Китай завоевала. Прапрадед мой оборонял Петропавловск-Камчатский от англо-французского десанта в Крымскую стало быть войну. Прадед последним из Порт-Артура уходил в Русско-японскую, а дед среди первых туда во Вторую мировую возвратился. И у всех я знаю имена, отчества, чины и звания.

«Да уж, действительно анахореты. С ходу автобиографией грузят и генеалогией глушат.»

– В нашем многопьющем роду тоже есть много сказаний, – сказал Антон, чтоб не ударить лицом в грязь. – Наверное и мои предки пришли сюда давным давно. Только я этим мало интересовался. Меня темное будущее гораздо больше волнует, чем светлое прошлое.

– Что интересно, я предков иногда так чувствую, словно они живы и где-то есть, – продолжил Лесник (уже не просто балакая, а, как показалось Антону, вещая, устремив взор куда-то вдаль). – Смотрю их глазами, ушами их слышу; их руками, например, засыпаю, порох на полку кремневого ружья. Чувствую, как на волоке тащу на себе судовую мачту, проваливаясь до пояса в снег, обливаясь п отом при минус сорока. Вижу, как прёт на меня маньчжур в позолоченных доспехах, разрезая воздух секирой. Сам крещу тесаком здоровенного бритта, который пытается вогнать штык мне в пузо. Ощущаю, как самурайский меч срезает мне кусок скальпа, царапая с противным звуком свод черепушки. Будто я играю на гармошке, сидя на броне «тридцатьчетверки», а от моего танка вовсю чешут япоши, бросая ранцы, клинки, винтовки, – вещающий с усилием притормозил себя, поймав удивленный взгляд Антона. – А ты чем занимаешься?

– Соединяю и разъединяю вещи, – коротко отозвался тот.

– Вот как. Ученый?

Простое лицо Лесника показало актерское мастерство, изобразив почтение.

– Не совсем. Я – рабочий, занимаюсь сваркой и резкой металла.

– Уф, полегчало, рядом с учеными я-то робею. А с таким как ты я тоже ученый, точнее, не темнота позорная. Вот выучил, что есть на свете всякие состояния вещества. Тут и плазма – обычная, которой ты металл свариваешь и режешь, ещё кварк-глюонная, и такая штука, как бозонный конденсат, именуемый также бозе-жидкость, в котором плавают всякие фотоны, глюоны и прочая мелочь, чьи названия хрен запомнишь, но которые обеспечивают фундаментальные взаимодействия. А недавно открыли, что есть конденсат темпоральных трубок, который, наверное, можно наречь хроножидкостью. Она пока гипотетическая. Наш мир как бы соткан из темпоральных трубочек, но они столь плотно сплетены, что не различимы; а в той жижке с ними можно уже поработать. Получить же её надо путем сверхохлаждения. Если трубки разделить, то и мир может раздвоиться, растроиться и так далее.

– Темпоральные трубки, – Антон несколько раз повторил эти слова, снова пробуя их на вкус. – А что это конкретно?

– Для меня конкретно ничего. Говорят, официальная наука пока что отвергает их, потому что из-за них она может лопнуть. Я у одного умника прочитал на эту тему… Современную науку придумали не для того, чтобы проникать в суть вещей, ведь неизвестно, чего там найдется и кто встретится, а чтобы помогать серьезным дядькам точнее стрелять, глубже копать, скорее ехать и плыть, короче, делать деньги как можно быстрее. А от этих трубок уже пахнет сущностью.

– Где сущность, там я – пас, – признался Антон. – У меня от слишком тяжелых вопросов голова болеть начинает. Я и на более легкие ответа не нашел.

– Понял, ты не женат или развелся. А мне только о сущности и размышлять. Конечно, что такое темпоральные трубки, я и сам толком не знаю, но надумал кое-что. Они связывают прошлое-будущее, то есть, обустраивают самое фундаментальное взаимодействие во времени. Где обустроят, там появляются русла для судьбы. Их может быть и не одно, а несколько. Несколько вариантов судьбы. И эти варианты могут столкнуться, поспорить на тему, какой лучше…

– Разве так бывает? – оспорил Антон, у которого в голове уже изрядно плыло благодаря «ершу». – На самом деле, или тот, или другой вариант. Что было сметено на свалку истории, какая-нибудь индейская цивилизация, то уже не подаст голос и не поспорит на тему «какой лучше». Исправить время невозможно.

Лесник вытащил из рюкзака фотографии. Сам вдумчиво посмотрел на них, затем показал собеседнику.

– Какая между ними разница?

«Что-то он меня за дурачка держит, – несколько расстроился Антон. – Или они тут совсем незамысловатые?»

– Такая, что два разных человека; один явно ботан, может быть, ученый, питерец, москвич или из Новосиба; другой – работяга или, в лучшем случае, армейский прапорщик, откуда-нибудь из провинции.

Лесник шутливо погрозил пальцем.

– А мне сдается, что этот один и тот же человек. Ты не думай, что я лишь топором махать мастак. В сеть тоже заглядываю, умею там дерьмо и всякий бесполезняк огибать стороной. Друга детства я там разыскивал, из моего родного Илимска. И вот что по нему накопал, сильно удивившись. Как будто две судьбы, два варианта. Совпадают имя, фамилия, дата и место рождения, номер школы, срочная служба в армии, учеба в универе, но потом, говоря лесным языком, совершенно разные следы, в том числе фото-видео. Согласно одному следу – работа в центре Хруничева, командировка в международный исследовательский центр ICL, что переводится как Международная холодильная лаборатория, на орбитальную станция «Метида». Второй след – словно забыто про диплом, деятельность в качестве работяги на стройках-ройках народного хозяйства, упорный труд на сооружении космодромов и мостов, затем горячая точка в Новороссии, участие в боях против бандер, которые балдеют от русской крови; и более о нём ни слуху ни духу, пропал без вести или погиб.