Игорь Вереснев - Упрямое время

– Спасибо, но мне не нужно в две тысячи девятый. В ТАКОЙ две тысячи девятый. Мне там делать нечего. Считай, что там я умер.

– Хорошо, не хочешь туда, не надо. Выбирай место-время по своему вкусу. Лишь бы не сегодня и не вчера и подальше от себя-здешнего. А то ты такую пену поднял! Как он тебя ещё не слопал, «осьминог» твой?

Я подумал, что он шутит – насчёт «слопал». Но Завадский оставался серьёзным.

– Да, да, не смотри на меня так. Со временем шутки плохи. Не заметишь, как переступишь черту, из-за которой не возвращаются. Захлестнёт. Не ты будешь точку настоящего сдвигать, а оно само начнёт тебя в «водовороты» затягивать, вертеть по-всякому. И однажды утопит, насовсем.

– Ты откуда это знать можешь? Про черту, из-за которой не возвращаются?

– Знаю.

Он не стал объяснять. Ладно, его право, переспрашивать не буду.

– Это всё, что ты мне хотел сказать?

Да, аргументы у Радислава исчерпались. Он вновь протянул руку:

– Отдай.

Я посмотрел на украденную когда-то игрушку. Светился циферблат, стрелки показывали «направление ветра» и «углы атаки». Оставалось нажать кнопку, чтобы вновь отправиться… в никуда?

– Знаешь, Радик, наверное, ты прав. Это с самого начала была глупая затея. Как изменить прошлое, если его не существует? Если всё, что случается с нами, – игра узоров в калейдоскопе? А я – упрямый невежественный осёл. Но мне ничего другого не осталось в жизни, пойми. Я или переупрямлю твоё упрямое время, или сдохну. Скорее всего, сдохну. Но пока не сдох – не отступлю.

И нажал «старт».

Я уверен был, что он ничего не предпримет. Предупредил и предупредил, дальше – моя забота, как жизнью распорядиться. Но Радик не собирался отступать. Он прыгнул на меня. В тот самый момент, когда я кнопку нажал, он уцепился в браслет.

Оттолкнуть его казалось легко. Даже в молодости был не ровня мне – ни габаритами, ни силёнкой, – а сейчас, когда в старика превратился, и подавно. Я бы и оттолкнул, отцепил его пальцы от браслета… Если бы мы в обычном времени оставались.

Но прибор успел сработать, и серое навалилось на нас обоих, Завадского не унесло, не смыло, как я ожидал. Не знаю, как это у него получалось, но он тоже в фокусе оставался. И сдирал браслет с моего запястья. А мне стало дурно. Кажется, серое на меня сильнее давило, чем на Радислава. Нет, жгуты-щупальца перед глазами не возникали. Но я их чувствовал, они были рядом, везде. Они держали меня, сковывали движения, мешали бороться с Радиком.

Я не смог помешать. Не знаю, долго ли мы барахтались в сером киселе, но браслет он в конце концов отобрал. А потом, размахнувшись, швырнул его на середину подёрнутого туманным маревом ставка. Я только ахнуть успел…

– Зачем?!

Но и кричать не на кого было. Радик исчез, вывалился из межвременья. А я остался. И что делать дальше, понятия не имел. Кнопку «стоп» не нажмёшь – хронобраслет-то сгинул. Значит, и я не в фокусе, – почему же не вываливаюсь? И почему мне хреново так?!

Выключилось, когда решил, что загибаюсь. Растаяла серость, выпуская цвета, запахи, звуки, и меня сразу холодом обдало. Вполне реальным холодом, не ознобом. Деревья вокруг голые, сугробы снега недотаявшего под ногами. Кончилось лето, весна сейчас ранняя. А то и зима, оттепель.

Тонкая ткань тенниски от холода защитить меня не могла, мигом кожей гусиной весь покрылся, аж передёрнуло. Но зато и в голове прояснилось, тошнота отступила. И не держит уже никто. Рыпнулся я было к ставу – за браслетом нырять, помню примерно место, где он в воду упал. И остановился. Во-первых, понятия не имею, в каком времени нахожусь, и в каком браслет остался. А во-вторых – ставок коркой ледяной покрыт.

– Гена!

Я обернулся. Завадский уже ждал меня. Теперь на нём был не джинсовый костюм, а кожаная куртка с меховым воротником. Вторую такую же он протягивал мне.

– Оденься, холодно.

Шагнул я к нему, сжимая кулаки.

– Сволочь ты, понял?

– Сволочь, – легко согласился он. – Потому что втянул тебя в эту историю по дурости. Обрадовался, что встретил человека, который меня помнит, язык распустил. Меня ведь никто, нигде, ни в одном времени не помнит, можешь такое представить? Вот так с этими путешествиями.

Он стоял и грустно смотрел на меня. Что я мог сказать? Что мог сделать? Ударить? Седого, измождённого старика, который ещё месяц назад был молодым, полным сил мужчиной?

Я взял куртку, натянул.

– Где мы?

– Не знаю. Во всяком случае, это не первое июля. И это настоящее ничем не хуже любого другого. Возьми, это твоё, кажется.

Завадский пододвинул ногой сумку, – лишь сейчас я её заметил. Та самая, мазурская. Где он её нашёл, я и спрашивать не стал. Он ведь профессиональный путешественник во времени, всю жизнь этим занимался. Всю жизнь на это растранжирил…

– Устроишься где-нибудь. Чем дальше отсюда, тем лучше, – продолжал Радик. – Я там паспорт положил, взамен твоего. Настоящий, только фотографию переклеил. Вдруг для тебя и обойдётся всё, нормальной жизнью поживёшь.

Он постоял. Ждал ответа на своё предложение? Нет у меня ответа. И Радислав это понял.

– Прощай. Теперь мы точно никогда больше не увидимся.

Повернулся и побрёл вдоль ставка, опустив плечи.

Это и в самом деле была зима, февраль двухтысячного. Несколько минут нашей с Радиком потасовки обернулись полуторагодичным провалом в прошлое. Никогда прежде я не двигался во времени с такой скоростью. Почему хронобраслет так сработал? Падение в воду подействовало в качестве ускорителя? Радик какую-то неизвестную комбинацию кнопок нажал? Объяснений у меня не было, и, по всей видимости, не будет. Я застрял в этом настоящем навсегда. Отсюда мне предстояло брать старт новой жизни, вести свою «мировую линию». Завадский на это и рассчитывал. А я…

Полтора года – нормальная пауза. Достаточная, чтобы обдумать случившееся. А потом опять наступит первое июля две тысячи первого. И у меня будет ещё одна попытка. Последняя. О том, что стану делать дальше, я не думал. Если получится – это не так важно. Если нет… совсем не важно.

В одном Радислав был прав. Пока что мне следовало убираться подальше от родных мест. Один Геннадий Карташов сейчас был рядом с дочерью, ему ещё отмеряют полтора года счастливой жизни. Второй не имел права мешать.

Радик позаботился, чтобы Карташов-нынешний исчез хотя бы формально. Я стал Семашко Андреем Валентиновичем, одна тысяча девятьсот пятьдесят второго года рождения. Пока что без определённого места жительства. Впрочем, с местом жительства проблем не предвиделось, передо мной лежала вся страна. Пачки долларов из майорской сумки не могли помочь путешествию во времени, но в пространстве – запросто. А так как предпочтений у меня не имелось никаких, то я решил – приеду на вокзал и куплю билет в первый отбывающий поезд.