Александр Торин - Мы-русские, других таких нет (рассказы)

-- Четыре, пять,-- Черт побери! Я насчитал пять палаток, и почувствовал предательскую головную боль.

Отряд, строиться! -- неожиданно рявкнул долговязый парень. -- Смирнаа!

Приготовиться к подъему флага!

-- Па-ра-ра-ра -- ра-ра! -- пропел горн. Впрочем, флаг застрял, недоехав до вершины, видимо, зацепился за сучок.

-- Скауты... -- Долговязый откашлялся. -- К библии! Сегодня мы читаем отрывки из книги Генезиса, страница пятьдесят три.

-- И испепелю тебя и города народа твоего небесным огнем!

-- Скаут Джаоронг!

-- Я! -- Толстенький мальчик в очках вытянулся по стойке "смирно".

-- О каком народе идет речь?

-- О ревизионистах и предателях с севера, погрязших в грехах и коррупции. О тех, кто примазался к коммунистическому движению, но, на поверку , оказался лживым шакалом.

-- Правильно, скаут Джаоронг! Что говорил о них великий председатель Мао?

И тут очкарик разразился длинной цитатой на китайском языке.

-- Скауты! Равнение на знамя! -- Рявкнул старший брат.

-- Ра-ра-ра, ра-ра, ра-ра! -- Раздалась громкая речевка, я уже не разобрал, по-английски или по-китайски. Чем угодно клянусь, она мне напомнила как две капли воды стихотворение "Кто шагает дружно в ряд, пионерский наш отряд".

Но когда два долговязых подростка в шортиках и галстуках с важным видом пронесли мимо стоящих под звездно-полосатым флагом и отдающих пионерский салют детей красно-звездчатый китайский флаг, я потерял чувство реальности.

-- Идиоты, -- я тихо застонал.

-- Ра-ра-ра-ра, ра-ра -- ревело за забором.

-- Эй, -- в отчаянии взревел я. -- Скауты! Побойтесь Бога и председателя Мао!

-- Ра-ра-ра-ра, ра-ра, -- речевка вяло скисла.

-- Мама! -- Замычал старший скаут. -- Сосед нам мешает.

-- Эй, мистер, -- в поле моего зрения появилась пожилая женщина. -- В чем дело?

"Хунвейбинка" -- мгновенно понял я.-- Извините, -- я попытался быть вежливым настолько, насколько мог. -- Вы бы не могли заниматься всем этим немного потише...

-- Почему это? -- Хозяйка перешла в наступление. --Вам должно бы быть стыдно! И вообще, как вы смеете мешать нашим детям? -- Слово "нашим" было нарочито подчеркнуто. -- Кстати, мистер, это - наша частная собственность. Если вы посмеете еще раз нас побеспокоить, мы вызовем полицию.

-- Извините, я собственно, -- мне стало неловко и противно одновременно. -- Нельзя ли... Ну хоть немного потише.

-- Нельзя! -- Хунвейбинка развернулась ко мне спиной и оскорбленно вошла в дом.

-- О, Господи, -- взревел я. -- Нет мне спасения. Почему я попал в эту сумасшедшую страну непуганных идиотов? Почему эти плоды культурной революции живут в собственном доме, разводя всякую социально-незрелую ересь? За что караешь ты меня?

-- За грехи, -- ласково пропел внутренний голос, и я понял, что вдохновение ко мне сегодня уже не вернется. По этому поводу я решил окончательно погрязнуть в грехах, и поехал к любимой девушке, у которой задержался до пол-второго утра. Вернулся я домой пахнущий коньяком, в мятой рубашке и совершенно вдохновленный, сел за письменный стол, и, поглядев на рукопись, почему-то оказался в длинном школьном коридоре из моего детства.

Снилось мне детство, причудливым образом смешанное с отротчеством и юностью. Меня исключали из состава пионерской организации за употребление коньяка и курение в школьном туалете. Нет, курить я курил, признаюсь, но вот коньяка в те годы не употреблял, разве что портвейн "Три семерки". Вот уже выстроились в ряд пионеры, презрительно смотрит на меня директриса, она поджала губы и сейчас...

-- Погодите, -- смеюсь я. -- Я уже взрослый. Более того, я живу в Америке и вы меня исключать не имеете никакого права. С курением, правда, у них и здесь проблемы, но, честное слово, я курю только у себя в садике и в автомобиле. Я понимаю, что отравляю окружающую среду, но...

-- Ха-ха-ха, -- смеются пионеры.

-- Честное слово, я здесь уже несколько лет. Не верите - посмотрите, за углом моя машина стоит, вот ключи. Разве в наши времена у советских граждан были такие машины? -- Аргумент этот представляется мне убийственноубедительным, и я радостно усмехаюсь.

-- Ты, -- директриса задыхается от негодования. -- Ты продался империалистам. За тряпки, за Кока-Колу! За автомобиль! За пачку сигарет "Кэмел"! Позор!

-- Да не курю я "Кэмел". И причем здесь Кока-Кола? И вообще, вас давно нет! -- протестую я. -- Вы выросли. Многие даже погибли, кто в Афганистане, кто в более поздние времена. Генка Захаров, например, его в Афгане убьют. И Сережку Гаранова тоже. А Мишу Шестова конкуренты положат в девяносто третьем. Человек пять из вас в Америке будут жить. Даже председатель совета отряда Игорь Костиков будет жить в Америке, я его там видел, в супермаркете! Честное пионерское!

-- Игорь, это правда? -- Директриса сурово смотрит на него. -- Как ты мог так поступить? Где твоя пионерская совесть?

-- Я больше не буду, Татьяна Семеновна, клянусь! -- всхлипывает Игорь и подносит к губам золотой горн.

-- Па-рарара! Ра-Ра! -- Трубит он. --Па-рарара! Ра-Ра! Подъем!

Я недовольно поежился и обнаружил, что заснул за письменным столом. Правая рука затекла и меня совершенно не слушалась. К тому же, болела голова и пересохло в горле.

-- Па-рарара! Ра-Ра! -- Услышал я, только на этот раз наяву. Звук горна, как мне тогда показалось, способен был разбудить мертвеца.

-- Господи, который же час, -- я побрел к кровати. -- Шесть пятнадцать утра....

На улице светало.

-- Надо меньше пить. Фу, как неловко, -- я вспомнил вчерашний вечер и бесконечные банальные глупости, которые я нес под шафе. Впрочем, моей девушке, кажется, это нравилось, по крайней мере у меня до сих пор в ушах стоял ее неповторимо-женский смех.

-- Па-рарара! Скауты, к утренней линейке будьте готовы!

-- Всегда готовы -- рявкнул хор детских голосов.

-- Равняйсь.... Смирно.

-- Господа Бога душу мать... -- Я завернулся с головой в одеяло, пытаясь избегнуть звуков американского гимна. Звуки эти, усиленные мощными колонками, сотрясали хлипкие стены моего домика и проникали в мой мозг сквозь фундамент и матрасные пружины.

-- А это что такое? -- Мелодия сменилась, и вспомнились мне поле в липкой, размокшей глине, гнилые картофельные клубни, усталые студенты и издевательская песня:

"Солнце восходит над речкой Хуань-Хэ,

Китайцы на поле идут.

Горсточка риса у них в руке,

И песню задорно поют:

--Унь-нянь, унь-нянь-нянь..."

Я мог поклясться, что забытая песня эта пелась на мотив китайского национального гимна. Прослушав куплетов шесть, я начал одуревать от однообразной мелодии. Все мечталось мне, что очередной куплет будет последним, но тягучее пение начиналось снова и снова.

-- Ах вот вы как! -- Взревел я. -- В голове моей опилки, тра-та-та. Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. -- Нет, у меня было неожиданно жестокое похмелье, иначе почему бы я так умилялся скрытой мудрости этого стихотворения. -- Получайте наш ответ лорду Керзону! Где мой удлинитель? -Я вытащил в садик электронное пианино фирмы "Ямаха".