Роберт Сойер - Старплекс. Конец эры (сборник)

Очевидно, обе стороны ждали, что противник сделает первый шаг. Ожидание — я ещё не знал, чего именно — было почти осязаемым, и я обнаружил, что затаил дыхание. Секунды проходили за секундами; жужжание насекомых было похоже на гудение электрических моторов.

Внезапно средний танк выпустил кристаллический снаряд. Его было трудно заметить — просто отблеск света в воздухе. Как только рогачи услышали выстрел — раскатистый металлический звук, похожий на звук сминаемого металлического листа — они тут же ринулись в атаку. Для животных их комплекции они двигались удивительно резво, под их цветастой шкурой перекатывались мускулы. Могучие, полные сил существа. Даже на таком расстоянии я животом ощутил, как сотрясается земля у них под ногами. Один из них свернул вправо, его тело метнулось в сторону, словно сработавшая мышеловка. Второй продолжил атаку, но начал вилять, исполняя безумный танец, следующий шаг которого мог предсказать только он сам. Третий трицератопс, к моему удивлению, поднялся на дыбы и издал сложный модулированный рёв. Он снова упал на четыре ноги и метнулся влево. В то место, где он только что стоял, ударил снаряд, взметнув фонтан земли.

Тот, что едва избежал смерти, ринулся вперёд ещё быстрее, его ноги работали, как поршни. Он избежал второго выстрела, снова встав на дыбы — кристаллический снаряд разорвался прямо перед ним. Там, где осколки проникли сквозь шкуру, на брюхе появились красные отметины. Склонив весящую не меньше тонны голову и направив надглазные рога строго вперёд, живой таран ударил по жукообразному танку. Рога пробили его корпус, и послышался хлопок, с которым внутреннее давление уравнялось с наружным.

Трицератопс упёрся передними ногами, согнул в коленях задние и напряг шею. Сухожилия надулись, мышцы взбугрились, и с натужным рёвом он поднял насаженный на рога танк на метровую высоту и тут же ударил его оземь. Он быстро повторил операцию ещё дважды, и корпус танка треснул, как яичная скорлупа. Сквозь трещины я смог заглянуть внутрь. Внутренняя поверхность была покрыта каким-то переливающимся металлом янтарного цвета.

В это время оставшиеся два танка выпускали снаряд за снарядом своего кристаллического боезапаса, вумп-вумп-вумп их выстрелов разносилось по долине и эхом отражалось от склонов. Танки, похоже, могли двигаться в любом направлении, они с лёгкостью скользили вперёд, назад, влево и вправо. Другие два трицератопса плясали, уклоняясь от выстрелов.

Один из них увидел возможность, когда прозрачное дуло орудия вильнуло в сторону, чтобы выплюнуть снаряд в другого рогача. Она атаковал, пригнув голову к земле, и вогнал надглазные рога под днище линзовидного корпуса танка. Быстрым движением он перевернул танк на спину. Подбрюшье танка, сделанное из того же янтарного металла, было покрыто плотными рядами блестящих шаровых подшипников примерно метрового диаметра, чем и объяснялась его манёвренность.

Я взглянул на «зрительскую трибуну». Даже не занятые хетами динозавры начали проявлять интерес к битве; они поднимались на задних ногах и стояли так, уперев в землю хвост. Управляемые же хетами животные стояли спокойно, ничем не выдавая мыслей своих хозяев.

По-видимому, один из трицератопсов на какую-то секунду отвлёкся от боя; я снова направил бинокль на схватку как раз в тот момент, когда кристаллический снаряд взорвался вспышкой зелёного света прямо у него на лице. Взрыв разбил его костяной воротник и снёс назальный и один из надглазных рогов; они взметнулись в небо, как ракеты. Залитый кровью и без половины черепа, трицератопс умудрился-таки атаковать ещё раз. Как он мог двигаться, если его мозг… Ну конечно. Внутри животного сидел хет. Он, должно быть, находился за головой, возможно, вытянувшись вдоль спинного мозга для лучшего контроля над телом. Представляю, как он, должно быть, сейчас занят, взяв на себя автономные функции рогача, на которые только и хватало крошечного мозга гиганта. Ходячий труп трицератопса врезался танку в бок, и от удара тот, завертевшись, отлетел в сторону.

Трицератопс, который ранее поднял танк на рога, к этому моменту успел освободиться от его искорёженных обломков и тоже бросился на уцелевшего противника. Поднявшись на задние ноги, он сделал выпад головой и перекусил прозрачный ствол танкового орудия. Два уцелевших трицератопса навалились на танк, толкая его к дальнему склону долины.

Животное с наполовину снесённой головой, по-видимому, слепое, свалилось на брюхо; его ноги подломились так, что это причинило бы ему страшные мучения, останься у него орган, с помощью которого можно бы было чувствовать боль. Я сделал наезд на его разбитую голову и смог разглядеть, как фосфоресцирующий голубой комок размером с пляжный мяч — значительно больший, чем те хеты, которых я видел до сих пор — вытекает из расколотых костей на пропитанную кровью землю.

Я повернулся посмотреть на оставшийся танк. Двое трицератопсов по-прежнему пихали его плечами; от каждого удара на корпусе танка оставалась небольшая вмятина. За несколько минут динозавры прижали жукообразный механизм к дальней отвесной стене долины. Я убрал бинокль и осмотрел сцену целиком: один танк разбит, другой — перевёрнут вверх тормашками, и третий взят в плен. Невероятно.

Я отснял несколько кассет фотографий — цифровую камеру я оставил на «Стернбергере» — но всё равно знал, что мне будет нелегко убедить Кликса в том, что я видел.

Окаменелые останки трицератопсов составляли две трети всех находок на территории Альберты и Вайоминга, относящихся к последнему миллиону лет мелового периода. Я попытался представить себе, какие разрушения может причинить стадо — ударная группировка — этих животных. Я вспомнил скрежещущие слова марсианского хета, произнесённые плюющимся кровавой слюной троодонтом: «Мы тоже пришли в это место из-за здешней жизни».

Ещё бы.

Какое-то время я сидел в кафетерии TRIUMFа в одиночестве, отщипывая кусочки от купленного в торговом автомате пончика и пытаясь понять, почему доктор Чжуан сбежала. Это выглядело полной бессмыслицей.

Я выбросил второй пончик и вышел из помещения. Мне нужно было как-то убить целый день, дожидаясь, пока Чинмэй дочитает дневник, так что я решил совершить экскурсию по исследовательскому комплексу. Я представился пожилому служителю за столом на главном входе как куратор из Королевского музея Онтарио и внезапно обнаружил красный ковер, расстеленный перед «посетившим нас знаменитым учёным». Это было здорово, поскольку означало, что я увижу места, обычно скрытые от досужей публики.