Сойер Роберт - Золотое руно (сборник)

Но прошёл месяц, потом другой, и Дон понял, что она не даст о себе знать — что, как он полагал, было и к лучшему, потому что что́ она могла бы ему сказать? Что она сожалеет о смерти Сары? И не было бы там между строк невысказанной мысли, слишком ужасной, чтобы её признать, но которую невозможно изгнать из сознания — сожаления о том, что Сара не умерла раньше? Не по злобе какой‑то, а просто признавая тот простой факт, что существование Сары стало тем, что, в конце концов, и разлучило Ленору и Дона.

Каждые несколько недель он шарил по сети в поисках упоминаний о Саре. Про неё много писали и, как ни странно, создавалось впечатление, что она всё ещё жива.

Он, однако, никогда больше не искал в сети себя. Как и говорил Рэнди Тренхольм, ходило много разговоров о необычных обстоятельствах его роллбэка, и когда он их читал, ему становилось тошно. Но время от времени он вколачивал имя Леноры, чтобы посмотреть, что найдётся. Она и правда закончила магистратуру и, как и надеялась, уехала в Крайстчерч работать над диссертацией.

Он просматривал всё, что приносил ему поиск: упоминания о ней на сайте Университета Кентербери, цитаты из работ, в которых она была младшим автором, её редкие посты на политических интернет‑форумах, видео заседания секции на конференции в Токио. Он пересматривал это видео снова и снова.

Он никогда не оправится от потери Сары; он это знал. Но у него и правда была собственная жизнь, и очень скоро это жизнь должна будет измениться целиком и полностью, и он не мог даже предположить, в какую именно сторону. Мак‑Гэвин сказал, что работы над искусственной маткой завершатся с недели на неделю. Конечно, период беременности займёт какое‑то время — семь месяцев, как было указано в драконианском послании.

Ленора не была частью его жизни уже полтора года. Было слишком оптимистично надеяться, что она по‑прежнему свободна. И даже будь это так, она, возможно, хотела оставить весь этот эпизод (как она сама это назвала) в прошлом: безумное время, когда она влюбилась в того, кого считала сверстником, чтобы позже обнаружить, что он — опять этот ненавистный термин — октогенарий.

И всё же…

И всё же, в конце концов, она, похоже, более или менее смирилась с реальностью его двойного возраста, его молодой формы и не такого уж молодого содержания. Найти ещё кого‑то, способного с этим примириться, будет подобно чуду, и хотя на дворе была эпоха чудес, Дон не верил в такого рода чудеса.

Конечно, думал он, разумнее было бы связаться с Ленорой по телефону или е‑мэйлу. Разумный человек не стал бы лететь через полмира в слабой надежде на то, что она встретит его с распростёртыми объятиями. Но он не был разумным человеком; он был редкостным дурнем — обе женщины, которых он любил, говорили ему это.

И вот…

И вот он в самолёте, летящем в Новую Зеландию. Заняв своё кресло, он осознал, что имеет реальное преимущество перед инопланетянами с Сигмы Дракона. Драконианцы могли лишь отправлять свои послания во тьму, и пока не придёт ответ, они не узнают даже, получает ли кто‑нибудь их сигналы, и даже это лишь через многие годы. Он, по крайней мере, мог увидеть Ленорино лицо — и, как он ожидал, это будет всё, что ему будет нужно увидеть: его выражение в том момент, как она впервые увидит его и будет открытым, честным, незашифрованным сигналом. И всё‑таки он многое бы отдал, чтобы узнать ответ прямо сейчас…

Заклинаю, умоляя, мне сказать — в пределах Рая

Мне откроется ль святая, что средь ангелов всегда,

Та, которую Ленорой в небесах зовут всегда?

Дону досталось место у окна. Это было бы бонусом при коротком перелёте, но для того, чтобы выбраться в проход размять ноги, приходится беспокоить не одного, а сразу двух людей, одному из которых, тому, что сидел рядом с Доном, было на вид по меньшей мере семьдесят пять. Дон слишком живо помнил, каково это — пытаться подняться на ноги, особенно в тесном неудобном пространстве, в таком возрасте, так что старался не покидать своего места, попеременно то глядя в окно на бесконечные облачные поля, то просматривая телепрограммы на встроенном в переднее кресло мониторе.

Примерно через четыре часа полёта пожилой мужчина рядом с ним попытался завязать разговор.

— Добрый ’ень, — сказал он, и через пару мгновений мозг Дона распознал это как «добрый день», сказанный с австралийским акцентом. — Роджер меня зовут.

Должно быть, возвращается домой, предположил Дон; этот рейс летит дальше в Мельбурн после посадки в Окленде, где сам Дон должен будет пересесть на местный рейс до Крайстчерча.

— Что вы делали в Торонто? — спросил Дон после того, как родословная Роджера подтвердилась в ходе разговора.

— Я вообще‑то в Хантсвилл ездил, — ответил Роджер. — Знаете это местечко?

— Ещё бы, — ответил Дон. — Дачный городок.

— В точку. У меня дочка там живёт. Пансион держит. Недавно девочку родила, я ездил посмотреть.

Дон улыбнулся.

— Внуки — это здорово.

Роджер странно на него посмотрел, потом кивнул и сказал:

— Это уж точно, приятель.

— Были раньше в Канаде? — спросил Дон.

— В четвёртый раз ездил, но… — Его лицо, озарившееся радостью при упоминании внучки, теперь стало печальным, и Дон подумал, что он, вероятно, собирается сказать, что этот раз, скорее всего, станет последним. Однако Роджер сказал: — В первый раз ездил один. Жена умерла в прошлом году.

Сердце Дона пропустило удар.

— Простите. Сочувствую.

— Спасибо. Замечательная женщина была моя Келли.

— Не сомневаюсь. Сколько вы были женаты?

— Пятьдесят лет. Пятьдесят лет и одну неделю, если точно. Она словно бы только и держалась, чтобы до этого рубежа дожить.

Дон ничего не сказал.

— Мне так её не хватает, — сказал Роджер. — Думаю о ней каждый день.

Дон слушал, как Роджер рассказывает о своей жене и о том, как хорошо они жили вместе, и с трудом подавлял порыв вставить что‑нибудь вроде «Я знаю», или «У меня так же было», или «Прям как у нас с Сарой».

Однако в конце концов Роджер посмотрел на него и смутился.

— Простите, — сказал он. — Что‑то не в меру я разговорился. Вы уж извините старика.

— Да что вы, за что тут извиняться, — сказал Дон.

Роджер улыбнулся. У него было круглое лицо и почти лысая голова, и грубая кожа человека, большую часть жизни проведшего под лучами солнца.

— Вы очень хороший молодой человек, что позволили мне вот так вот выговориться.

Дон подавил улыбку.

— Спасибо.

— Так что же, приятель, а у вас какая история? Что ведёт вас в страну кенгуру?

— Да я, на самом деле, не туда. Я в Новую Зеландию.

— Северный остров или Южный?

— Южный.

— Ну, они оба красивые. Овец, правда, многовато.

В этот раз Дон не стал скрывать улыбки. Тем не менее, он не мог сказать, что уже был там почти шестьдесят лет назад, и не знал современное положение дел там достаточно, чтобы убедительно говорить о более поздней поездке. Поэтому он просто ответил: