Евгений Торопов - В мире хищных зверей

- Последний держи.

- А все-таки ливень будет. Смотри тучи!

- Да, пожалуй. Успеть бы назад прорваться, пока слякотью поля не развезло.

... а когда наступает конец лета, то с ужасом убеждаться, что на садовом участке опять с гулькин нос уродилось, потому что, если честно, и не доходили до него руки, пусть совсем и не от лени, и, чтобы выйти из затруднения, приходится подъезжать к забору государственного садоводства, и перемахивать через него с вместимыми сумками, и обобирать там ничейные, но чужие и охраняемые деревья: ранета, груш, яблони, облепихи и еще много чего, и возвращаться нагруженными, избегая сторожей, и опять возвращаться домой, в общество таких же середнячков, из среды которых чаще выходят таланты не потому, что есть от чего, а от их невероятной многочисленности; и опять с тревогой ждать зимы, а зимой - с надеждой ждать лета, и прожирать тонны еды, и уж совсем редко - ходить в гости к таким же как ты сам...

- Ой! - ойкнул Миня и упал на мешок, повалив его за собой. Поэт прыжком отскочил в сторону, а Егор поднял глаза и увидел над собой откормленную морду племенного быка.

- А я было испугался! - подбадривающе шепнул Поэт.

- Спокойствие, - сказал Миня, успевший подняться. - Хороший, хороший мой... Не делая резких движений, берем хабар и отступаем.

Бык провернул челюстью и громко замычал. Он так и не понял причину того, почему Любопытный Объект так быстро скрылся в щекотливых былках сухостоя, а "Любопытный Объект" показывал пятки и ферме, и морде быка, и крапиве, а также забрасывал ох ставшие какими тяжелыми мешки в багажник "черепашки" и трясся словно по стиральной доске, выезжая на прибитую первыми каплями дождя, но еще пыльную дорогу. Через несколько километров их накрыл ливень, и елозили они, и буксовали по грязи, и кидало их из стороны в сторону, и невероятно вымотались они, пока не добрались до дачи, в тепло и дымные запахи вкусненького.

Глава пятая

- Дождь все идет, - повторила Виола и, отпрянув от стекла, задернула занавеску.

Когда она отошла, Егор встал на ее место и вгляделся в льющие с неба потоки воды: капли, больше похожие на жирные струи, хлестали по дрожащему карнизу и отскакивали дребезгами; из всех щелей дуло и брызжало мелким веером воды, отчего на подоконнике и на полу под ним уже образовались округлые лужицы; за окном же стояла сплошная серость и даже соседние дачи терялись во мгле. Дождь лил третьи сутки.

Но еще вчера, после приезда и ошалелой ночи, когда дороги разбухли и растекались чмокающей склизью под сапогами, они поняли, что выехать в Город будет невозможно, потому что они всерьез завязнут на первом же повороте.

По впитанной с молоком матери привычке, они в любой ситуации чувствовали себя богами - что им ливень, который обязательно пройдет. Это даже хорошо, что есть на свете грозы, приносящие хоть какие-то разрушения, а иначе жизнь казалась бы уж совсем-совсем благоустроенной. В любой ситуации они знали, придет кто-то и устранит эту досадную неисправность разве они не боги, которые сообща знают и могут все, еще их деды успешно правили миром? В этом они были бесповоротно убеждены от ежедневного наблюдения что во вселенной осталось одно людское - люди и людское, и что все, или почти все освоено, оседлано, приручено. Они подозревали, что то немногое что еще осталось неосвоенным, скрыто - где-то за всеобъемлющим дымом завода, под многослойным асфальтом, за непоколебимыми стенами бетонных домов - осадки, насекомые, инфекции, но это не более, чем недоразумение и щедрость божеская разрешала им это оставить.

- Я кофе сделаю, - сказала Виола, в третий раз за утро включая кофеварку.

... Первым отказало радио. Атмосферные помехи с легкостью заглушили и так-то едва принимаемые здесь радиостанции и от веселеньких метеосводок пришлось отказаться. Телевизор они не взяли, рассчитывая вернуться скоро. И тогда кольцо осады сузилось до предела. Хотя кое-кто из них обрадовался пленению - и взрослому иногда хочется потеряться, но потом это переросло рамки вдохновения. В маленьком садовом домике делать было абсолютно нечего, если на улицу не высунешь носа. Даже когда они пару минут загоняли "черепашку" под навес - и то вымокли с головы до пят и весь вечер сушились у камина за игрой в карты. А ночью настал кошмар. Буря швырялась яростными плевками, молотила по крыше, стеклам дождевыми хлыстами, буря хотела смыть весь свет и находилась недалеко от цели.

Егор ворочался. В полусне чудилось ему недоброе и под ужасный стук ставни он пробудился, но тут же накрылся одеялом. За долю секунды взгляд выхватил колодезную глубину неба в рамке окна, диск луны и постороннее движение в углу комнаты: жеманилась серебристая ткань занавески, громко стукнула форточка, впустив хлопок прохладного воздуха, и ткань превратилась в огромную летучую мышь, взмахнувшую крылами под потолок; причудливо сгущая вкруг себя мрак. Если бы Егор был уверен в этом мире, нет сомнения, он смело выглянул бы и убедился в напрасном испуге, что никого в углу нет, что если там не должно быть никого, то и нет, и почудилось. Но Егор не был уверен в этом мире. Чем больше он размышлял о самых глубинах - и пропасть эта звала его, кружила открываемыми перспективами голову, наполняла сладкими грезами счастья созерцания гармонии, но всего лишь созерцания, - чем больше грезил, во сто крат отдаленней находил себя в мыслях от сего мира, становился немыслимо чужим и единственная и последняя сила, что еще удерживала их друг у друга - то что мир был один и отвернуться было некуда. Тогда Егор начинал бороться со своими страхами, он то из любопытства желал подсмотреть за непонятным, то вдруг отступал и тогда на арене появлялись два Егора, две рваные неравные половинки, и бились, и снова бились. Обе кричали, что смерть противнейшее из состояний, но одна - что отсутствие любопытства, а значит информации, а значит контроля за окружающим смерть, а другая - что тот, кто сейчас стоит с топором в углу (а ведь это неудивительно в зверином мире) может подойти и, используя физическое преимущество потребовать за продолжение существования чуть больший выкуп, чем ты можешь себе позволить. И тогда ты начинаешь быстро скатываться с той горы, на которую с превеликим трудом был вознесен обстоятельствами. Кстати, вдруг пришло в голову, неподкупный человек это не тот, который просит за себя больше чем могут дать, а просящий больше чем того стоит.

Этот бред его окончательно пробудил и бросил в холод, что лез под края одеяла. Но опять было боязно пошевелиться, лишнее движение могло привести к непредвиденным и страшным последствиям. Впрочем, могло и не привести. Егор резко вскочил на кровати, вдохнул, зыркнул по сторонам, вперившись почему-то в окно. Там по пленке стекла завораживающе сползали гигантские слезы неба.