Алессандра Матрисс - Письмо Потомкам

– Да, не звезда, но что поделать… Не так хотела я явиться, не в подобной ситуации. – Довольно потягиваюсь я, радуясь возможности снова стать ТАКОЙ, снять человеческий облик как маску. – Помнишь меня, Джо? Или как тебя мне называть, крошка Цахес, Император Теней? Разве так ты хотел меня встретить, старый друг?

Этот человек со шрамом и есть Император. Когда-то давно я укусила его со всей злостью, на которую была способна. Со всей ненавистью пожелав, чтобы она переходила от тела к телу, в котором будет покоиться его сознание.

– Ты до сих пор носишь мою метку, разве она не говорит, что я жива до сих пор? Неужели твоя гордыня не усмирилась за последние триста лет?

– Так я и думал…

– Я не умерла. И не погибла. Со мной вообще ничего не происходит подобного, а жаль. – Грустно заметила я. – А теперь позволь мне…

Лениво морщась, я отворачиваюсь от обессиленного злобой настоящего Императора, подхожу к Казари шерн Милошу и довольно начинаю мурлыкать, видя в его выцветших глазах слёзы.

– Ну здравствуй, старый бродяга Марк! Как твой сербский? Помнишь ещё? – коснулась его лица, такого знакомого и родного. Он в неверии коснулся меня, проводя рукой по черным узорам под кожей. Вокруг нас задрожал воздух, золотистые волны ауры скользили и разлетались, а мы просто стояли и смотрели друг на друга.

И дети мои, поднявшись с мест в неверии и бессильной тоске, хором ответили мне девятым Тайным узором Эвалона, смеясь от восторга и плача.

Это была наша песня встречи и прощания, которую в памяти оставила я каждому. Чтобы знали… И помнили.

Добро пожаловать домой, Праматерь.

Слова застревали в горле, так вроде бы многое хотелось рассказать и спросить. Как в старые добрые времена, когда не видели друг друга долгое время. И вот она, долгожданная встреча.

А слова застревают.

В глазах Рионн удивление, в глазах Стефана… Я смущённо отвожу глаза, боясь прочесть то, что причинит мне боль. Поэтому не могу точно сказать, что он чувствует… А вмешиваться в ход его мыслей, используя свои возможности – это нечестно.

…девке больше пяти сотен лет, а она всё, как маленькая! Так бы, наверное, проворчала моя мама.

Я усмехнулась, рассеянно принимая поклон моих детей. Кто-то из старейшин одевает меня в тонкие газовые одежды, пряча нагое бесстыдное тело от взглядов советников и Императора. Марионетку уже стащили с кресла, увели от глаз подальше; и теперь, глядя в пол, среди черного шёлка сидел уже он… что же, будем звать его Джонатан.

Он сжал руки в замок. Бледная кожа, красные пятна на запястьях – ты тоже волнуешься, Джонатан?

Я… я сама еле двигаюсь от липкого страха внутри.

Я так и не научилась пока определять цену моим действиям…

Красное потоки воздушной ткани кутают тело, прохладой исцеляют ноющую кожу. Чёрный узор – это всего лишь видимость. Это ведь и не узор вовсе, это трижды проклятый вирус постоянно обновляет меня, каждую клеточку, заставляя бешено делиться и тут же пожирает их снова и снова…

…как давно это было, экзамены при поступлении. Кажется, я была так молода и счастлива, что и училось всё на одно дыхание. А сейчас? Сейчас я только узнаю важность каждого воспоминания. Они – словно терпкое, выдержанное вино. Именно они делают нас – нами.

– Мы выйдем с Императором во Внутренний Двор, хорошо? Нам нужно поговорить. – Вежливо, но холодно настаиваю я, а внутри так и сжимается всё, ходит ходуном. Как мне до дрожи хочется свернуться в клубок, стать снова тенью, маской.

Человеком.

Мне страшно быть Святейшей, нести весь этот груз. Меня нервирует это пафосное прозвище, но что делать, если перед уходом я забрала не только память обо мне, оставив пустоту в душах гемм, но и собственное имя. Которое вечно со мной.

Я так устала за все эти годы. Быть ответственной. Быть Праматерью.

Чёрные змеи вирусных клеток вырываются прямо из кожи, фонтанами разрезают воздух и возвращаются в плоть, вгрызаясь в тело. Мне не больно, мне щекотно и немного выводит из себя. Температура тела повышена, сердце стучит, разрываясь на части. Каждый стук оно обновляется, я чувствую, как ткани заменяют друг друга, ежесекундно…

…а когда-то я кричала, матерясь и проклиная, от боли. Ещё кровь, моя родная кровь струилась по телу, когда фонтаны вируса разрывали плоть. Как-то вытек глаз, заменяемый тут же на другой, чужой. Я так кричала, не в силах понять, что новый уже в глазнице. А не висит на тонком нерве и сухожилиях… Я так кричала… И никого не было рядом, чтобы приободрить.

Боже, как давно это было. Теперь меня напополам разрежь, я не замечу.

Дети мои с некоторой завистью смотрят на нас с Императором, исчезающим за дверями.

– Они ревнуют тебя ко мне, – самодовольно мурлычет Джонатан, пытаясь идти со мной наравне. Но потоки расшитой ткани мешают это сделать, так что он всего лишь семенит позади моего шлейфа.

– Как всегда, ты ищешь повод, чтобы возвысить себя. Не надоело ещё? – с иронией в голосе спрашиваю я, устало опираясь на стену. Но возвращаться в человеческое обличье нельзя – иначе мне придётся компенсировать устрашающую окраску руганью и прочим непотребством. Я прекрасно знаю эту личность, чтобы второй раз не наступать на те же грабли.

Джонатан пододвинул мне скамью, усадил среди пышных красных облаков, стараясь не касаться кожи – знал, что я бурно реагирую на подобные жесты. Негативно реагирую.

Тоже помнит.

– А помнишь, как триста пятьдесят лет назад мы так же сидели в твоём императорском саду? – почему-то вспомнилось мне. – Я всегда вспоминаю тот разговор… Так странно было, два выкидыша человеческого мира решают его судьбу.

– Я не выкидыш, я всего лишь наследник той религии, в которой жил мой отец, его деды и прадеды.

Я лишь вздохнула. Его не переубедить.

Джонатан сел у моих ног:

– Знала бы ты, как я устал… Из тела в тело, перемещаясь и теряя дни между записями своей памяти… Я старался, но боль слишком сильная. Эти тела… такие хрупкие! Я в этом-то всего пару месяцев, а выглядит так, как будто годами таскаю.

– Ты опять ноешь? – тоном воспитательницы сказала я, нахмурив брови. – Ты сам выбрал свой путь.

– Молчу-молчу.

Мы сидели среди фресок нашей общей истории. Я мечтательно разглядывала яркие картины, он же рылся в песке под ногами.

– Зачем ты так с моими детьми? Ты и вправду мог уничтожить моё наследие, хитрый лис?

Какое-то время он молчал, а потом просто произнёс. Сухо и без эмоций.

– Да, разнес бы к чертям собачим. Австралию я же стер с лица, докидали мне в лицо своим нейтралитетом. Где сейчас воспоминания об их жизни? Только вы любовно лелеете их старые руины…

Я с болью вспомнила мир, который торжественно передала геммам великая Империя. Плакать хотелось от такой щедрости. В какую пустошь, радиационную грязь и развалины забросила их судьба… Но нет, мы преодолели, радовались каждому здоровому цветку, каждой особи, рожденной с тем же генотипом, что и их предки. Здоровым. И оплакивали погибший мир, разрушенную жизнь.