Далия Трускиновская - Жонглёр и мадонна

Но Ивану и так все было ясно. В гримерке он с особым удовлетворением стянул мокрый костюм и повалился на топчан. День был прожит удачно. Он опять сделал то, что другим не под силу. И опять некому было похвастаться.

Сняв грим, Иван отправился в душ. Рядом брызгался Сашка, у стены возился с вентилем Вадим. Иван блаженствовал под горячей водой. Вдруг она стала прохладной, а через секунду - и вовсе ледяной. Иван в растерянности даже не сразу сообразил выскочить из-под душа.

- Вадим, так твою мать, ты что, ошалел? - Иван имел в виду, что не надо крутить незнакомые вентили.

- Черт его знает, что тут у них за хозяйство, на соплях держится! объяснил Вадим.

- А не хватайся за всякое... - подал голос Сашка.

- Вы бы, чем выступать, помогли...

Все трое склонились над трубами. Самые сильные пальцы оказались у Ивана. После чего из соседней женской душевой раздался визг.

- А им, конечно, вся горячая досталась... - позавидовал Сашка, оттирая с рук ржавчину.

Они поковырялись еще немного - цирк был построен в прошлом веке знаменитым Альбертом Саламонским и все в нем уже дышало на ладан. Наконец обеспечили горячую воду и себе.

- Ну что, моемся по новой? - спросил Вадим.

А после вторичного мытья как раз и позвать бы Ивану Вадима с Сашкой к себе в гримерку, посудачить про расхлябанные душевые, похвастаться своим новорожденным поворотом! Но мужчины мылись молча, и Иван думал - а чего к ним соваться, больно им нужен этот поворот!

Пожалуй, только Майя и поняла бы...

Когда Иван дозвонился, уже было далеко за одиннадцать.

- Ты где пропадаешь? - недовольно начал он, услышав далекое "я слушаю вас внимательно". Тут на линии что-то заскрипело, захрюкало, и к Ивану с боями прорвались невразумительные слова: "Эти болваны меня повесили!.."

- Але! Але! - завопил изумленный Иван. - Не слышу!

- Выставка, будь она неладна!

- Какая выставка?

- Ну, я же тебе говорила! Сегодня мы с утра мучаемся. Нам так повесили работы, что все пришлось перевешивать.

Иван вспомнил - Майя с подругой готовились к совместной выставке, да им еще на шею навязали какого-то скульптора по дереву, которого больше некуда было приткнуть.

- А у меня сегодня премьера! - гордо сказал Иван. Ей есть чем похвастаться - выставка! - но и он не лыком шит.

- Какая премьера? - удивилась Майя. Он объяснил. Она не поверила, что это возможно. Он позвал на представление, добавив, что не только она кое-кто из своей же братии, жонглеров, тоже вполне мог бы задать этот вопрос.

Майя позвала его - но не к открытию выставки, когда перед запертой дверью долго говорят всякие благоглупости, а часа два спустя, когда почетные гости слиняют, а все прочие придут в себя.

Накануне выставки Иван одевался особенно тщательно - мало ли с кем придется знакомиться, Майя не должна краснеть за оборванца. Поскольку весна установилась окончательно, Иван надел легкую куртку, ярко-голубую, а под нее черный пушистый свитер. Получилось вроде ничего.

Спеша через парк, он включил Мэгги и прибыл на выставку в сопровождении канцоны Франческо да Милано.

Народу в зале оказалось порядочно, все говорили вполголоса, мягко жестикулировали, вежливо улыбались. Звучали незнакомые слова "лессировка", "моделировка", "мокрым по мокрому"... Прозвучало и "акриловые краски" - тогда Иван обрадовался, потому что Майя про них уже рассказывала. Он почувствовал свою сопричастность к происходящему.

Потом он заметил Майю в обществе двух дам и старика. Дамы были одеты диковинно, а старик не брился, а может, и не мылся с первой мировой войны. Но к нему-то и обращались с величайшим почтением.

Майя, спрятав лицо под ярким гримом, стала высокомерной и самоуверенной. Ее кожаный комбинезон был заправлен в короткие сапоги, а на плечи она накинула экзотический жилет мехом наружу.

Иван встал так, чтобы Майя его заметила. Она кивнула и отошла от собеседников.

- Мои работы - вон там, вдоль стены и за поворотом, - быстро объяснила она. - Давай, оценивай...

Иван побрел вдоль указанной стены в растерянности. Он ничего не понимал. Часть ее работ были гравюры, на которых перепутались хвостами фантастические звери. На других беседовали, стреляли из луков и боролись обнаженные юноши и кентавры. Обнаружил он также крошечный земной шар в окружении огромных и безликих человеческих фигур - и опознал акриловые краски. Все это было очень тонко, аккуратно, тщательно сделано. Но для чего сделано - Иван уразуметь не мог. Ему понравились только мудрые и печальные лица кентавров.

Он завернул за поворот и увидел картину.

На ней была изображена толпа, состоящая из человеческих лиц. Они смотрели в разные стороны. Судя по тому, что одни как бы двигались на зрителя, другие мелькали в профиль, а третьи предъявляли только свой затылок, Майя изобразила перекресток. В глазах людей были лень, тоска и равнодушие. А сквозь толпу к Ивану шла женщина с тончайшим нимбом над головой и несла младенца.

Иван замер от неожиданности - вот где встретились...

Мадонна смотрела укоризненно и строго.

Я все помню, мысленно сказал ей Иван, я все сделаю! И твое появление - знак судьбы. Значит, я действительно единственный, кому по плечу легенда о Жонглере и Мадонне.

Тут Мадонна еле заметно улыбнулась и протянула к Ивану младенца. Она шла сквозь толпу, не двигаясь, и равнодушная толпа обтекала ее, не замечая, - такую полупрозрачную в древнем голубом плаще... В той легенде о Жонглере Мадонна тоже могла быть только такая - Мадонна-одиночка, как и он сам в расшитой блестками и пропитанной запахом грима толпе.

Майя освободилась, подошла и произнесла короткий монолог с двумя десятками фамилий и тремя десятками ругательств. Иван и тут ничего не понял - только поразился ее темпераменту.

- Ну, как? - наконец спросила она.

- Я обалдел! - честно и без выкрутасов ответил Иван. Тут к Майе подошли двое с фотоаппаратами. И начался разговор, в котором Иван понял лишь одно - они оба не прочь с Майей переспать.

Он видел, что и она это прекрасно осознает. Шел тот бойкий и рискованный разговор, который сводится обычно к нехитрой схеме: "хочешь да" или "хочешь? - нет". Майя четко говорила "нет" и дистанцию держала безукоризненно. Это Ивану очень понравилось.

Он еще раз прошелся на выставке, проявил интерес к деревянной скульптуре и в ужасе отшатнулся от акварелей Майиной подруги. На прощение он вернулся к Мадонне, потом опять отыскал Майю и услышал именно то, за чем вообще явился на выставку, - вопрос о своих планах на поздний вечер.

До начала представления он успевал только переодеться и малость размяться где-нибудь возле конюшен. Сидя перед зеркалом и глядя себе в глаза, немного взбудораженный выставкой Иван медленно и бережно вводил себя в узкое пространство того образа, который собирался предъявить публике - отчаянного красавца с широко распахнутыми глазами на запрокинутом лице.