Стивен Бакстер - Эволюция

Хижины были старыми. Люди жили здесь много поколений. Грязь под ногами Камешка была полна костей его предков. Здесь люди чувствовали себя в безопасности. Это был их дом, их земля.

Но Камешек знал — теперь всё могло измениться.

Он поднял голову к выцветшему небу. «У-лу-лу-лу-лу! У-лу-лу-лу-лу!…» Это был крик опасности, боли, первый крик, который узнавал любой ребёнок после вопля, означавшего «покорми меня».

Вскоре сбежались люди — из хижин, с земель в округе, где они занимались собирательством и охотились. Они в беспокойстве окружили Камешка. Их было двенадцать: трое мужчин, четыре женщины, трое старших детей — включая самого Камешка — и двое младенцев, которых испуганно схватили матери.

Он пробовал рассказать им, что видел. Он указал туда, где видел незнакомцев, и пробежал несколько шагов взад и вперёд. «Другие! Другие, другие, охотники!» Он начал сложное представление с жестикуляцией и позированием, пытаясь ходить так же, как те сильные охотники, даже пробуя изобразить мимикой, как они будут бить людям по головам своими могучими кулаками.

Его аудитория была нетерпеливой. Они отворачивались, словно стремясь вернуться к сбору пищи, еде или сну. Но один человек наблюдал за представлением Камешка более внимательно. Это был приземистый человек, сложенный ещё мощнее, чем многие из остальных, а его лицо было изуродовано из-за несчастного случая в детстве, когда он разбил себе хрящ в большом мясистом носу. Этот человек, Плосконосый, был отцом Камешка.

Язык Камешка был скудным. Это была лишь цепочка конкретных слов без грамматики и без синтаксиса. И через миллион лет после Дальней разговор по-прежнему оставался главным образом социальным навыком, который фактически использовали главным образом для болтовни. Чтобы передавать подробности или сложную информацию, нужно было повторяться, использовать бесконечное многословие — и ещё пантомиму, жест, представление. Кроме того, Камешек должен был убедить свою аудиторию. Взрослым было трудно принять то, что должен был сказать Камешек. Они не могли представить себе чужаков. Он мог бы лгать или преувеличивать: в конце концов, он был лишь немногим больше, чем ребёнок. Для них единственным способом измерить его искренность были страсть и энергия, которые он вкладывал в своё исполнение.

Так всегда и было. Чтобы заставить кого-то слушать, нужно было кричать.

Наконец, Камешек сдался и присел в грязи, тяжело дыша. Он старался.

Плосконосый опустился на колени рядом с ним. Плосконосый верил своему сыну: в его исполнение было вложено слишком много, чтобы это было неправдой. Он положил руку на голову сына.

Уверенный в своём отце, Камешек коснулся его руки. На ней он нащупал ряд длинных и прямых шрамов, направленных по линии предплечья. Эти шрамы не были отметинами ни от какого животного. Плосконосый сам нанёс их себе острым лезвием каменного ножа. Камешек знал, что, когда он подрастёт сам, он тоже будет участвовать в такой же игре, в таком же самоистязании — молча и с усмешкой: это было частью того, чем был его отец, частью его силы, и Камешек ещё раз вспомнил об этом, поглаживая эти шрамы.

Один за другим к ним присоединились остальные взрослые.

Потом, когда момент безмолвного согласия прошёл, Плосконосый встал на ноги. После этого не было сказано ни слова. Каждый знал, что следует сделать. Взрослые и старшие дети — Камешек и девочка немного младше его — стали ходить вокруг поселения, собирая оружие. В поселении не было заведено никакого особого порядка, поэтому оружие и другие инструменты лежали там, где ими пользовались в последний раз, среди куч еды, мусора и золы.

Несмотря на спешность, люди двигались вяло, словно даже сейчас они отказывались принимать правду.

Пыль, мать Камешка, собрав свой скарб, пробовала успокоить орущего ребёнка. Её распущенные, поседевшие раньше времени волосы были, как всегда, полны сухой ароматической пыли — этакая эксцентричная манерность. В свои двадцать пять она быстро старела и хромала при ходьбе — последствия старой раны, полученной на охоте, которая навсегда осталась неправильно залеченной. С тех пор Пыль должна была прикладывать вдвое больше усилий для работы, и всё это в совокупности оставило свой отпечаток в её наклонной позе и измученном заботами лице. Но её мышление было ясным и необычайно образным. Она уже думала о грядущих трудных временах. Глядя на её лицо, Камешек чувствовал свою вину в том, что возложил на её плечи ещё и эту неприятность.

Раздался тихий вздох, словно вспышка. Камешек обернулся.

В какое-то мгновение, словно во сне, он увидел летящее деревянное копьё. Оно было вырезано из хорошего куска твёрдой древесины, толще всего у кончика и суженное на другом конце — ему придали такую форму, чтобы оно могло лететь точно.

А потом время словно опять начало течь, как положено.

Копье вонзилось в спину Плосконосому. Он был опрокинут на землю, а копьё торчало прямо из его спины. Он один раз вздрогнул, и волна фекалий вытекла из его кишок, а под ним стала растекаться чёрно-красная лужа, впитываясь в грязь.

Какое-то мгновение Камешек не мог в это поверить: мысль о том, что Плосконосый погиб так внезапно, была такой же невероятной, как если бы внезапно исчезла гора или испарилось озеро. Но Камешек уже много раз видел смерть за свою молодую жизнь. И уже он мог чуять вонь дерьма и крови: запахи мяса, но не запахи человека.

Между хижинами стоял приземистый и мощный чужак. Он был обвязан кожей и держал колющее копьё. Его лицо было раскрашено охрой — поперечными полосками. Это был тот, кто метнул копьё в Плосконосого. И Камешек увидел в руке у незнакомца свою собственную брошенную палку-копалку. Они видели его в зарослях ямса. Они пошли по его следам. Камешек привёл их сюда.

Полный гнева, страха и чувства вины, он бросился вперёд.

Но он грохнулся на землю. Мать схватила его за талию. Пусть она хромала, но она всё ещё была сильнее его, и она впилась в него взглядом, бормоча: «Глупый, глупый!» Здравомыслие мгновенно вернулось к Камешку. Голый и безоружный, он был бы убит в тот же миг.

Мужчина вырвался из глубины поселения. Он был голый и нёс собственное колющее копьё. Это был дядя Камешка, и он бросился на убийцу брата. Чужак отбил первый удар, но его противник набросился на него. Они оба упали в грязь и стали бороться; каждый пытался нанести решающий удар или выпад. Вскоре они исчезли в облаке забрызганной кровью пыли. Они были двумя очень мускулистыми существами, обратившими всю свою мощь друг против друга. Это было похоже на драку двух медведей.

Но появлялось всё больше и больше охотников — они выскакивали из укрытий за обрывами и деревьями. Здесь были и мужчины, и женщины, все были вооружены копьями и топорами; они были все в грязи, худые и беспощадные. Они пришли охотиться на Камешка и его группу, словно те были стадом неосторожных антилоп.