Стивен Бакстер - Эволюция

— Я не узнаю это место, — сказал Милло, указывая на землю.

— Нас, должно быть, отнесло очень далеко.

— Ладно, — деловито сказал Милло. — Вот, куда мы должны идти. Обратно на землю. Разве не так, Яхна?

— Да. Вот, куда мы должны идти.

— Тогда идём, — он взял её за руку. — Идти сюда. Следи, куда вступаешь.

Она позволила ему вести себя.

Они брели по побережью. Земля, покрытая снегом, была безмолвна. Мало что двигалось вокруг них — лишь случайный песец, потрёпанная чайка, сова — и стояла жуткая тишина, лишающая самообладания.

Переход через сугробы, даже близ берега, был трудным, особенно для Милло, у которого были короткие ноги. Они понятия не имели, где находились, и даже представить себе не могли, насколько далеко мог бы их отнести дрейфующий лёд. Они даже не знали, шли ли они обратной дорогой, назад, к мысу. Яхна с содроганием осознала, что им повезло в том, что плавучая льдина не унесла их просто в открытое море, где, беспомощные, они быстро замёрзли бы до смерти.

Они нашли ручей, текущий достаточно быстро, чтобы оставаться незамёрзшим среди этого снега, выпавшего не по сезону. Они нагнулись, чтобы попить — по локоть в снегу, от их дыхания шёл пар. Яхна почувствовала облегчение. Если бы они не нашли пресную воду, они были бы вынуждены есть снег. Это умерило бы их жажду, но зажгло бы жар, который горел бы внутри их тел — и, как известно всем, когда случается такое, ты умираешь.

Хорошо, вода есть. Но они не нашли никакой еды — вообще ничего. Пришлось идти дальше.

Они держались побережья, ощущая явное нежелание заходить вглубь суши, в сердце этой тишины. Там было много опасностей — и не последней из них были люди.

Поскольку приматы с телами, приспособленными для тропических стран, стремились выживать среди быстро изменяющихся крайностей плейстоцена, они полагались на древние особенности, унаследованные от бессловесных лесных существ — на узы родства и сотрудничества.

Кланы, рассеянные по Евразии и Африке, жили в почти полной изоляции друг от друга. И изоляция зашла очень глубоко. В пятидесяти километрах от места рождения Яхны жили люди, которые разговаривали на языке, отличающемся от её родного больше, чем финский язык от китайского. В дни Дальней, и даже Камешка, имело место однообразие по всему континенту; теперь же могли существовать разительные различия между одной речной долиной и соседней. Люди были способны к альтруизму, настолько щедрому, что готовы были страдать, получать увечья и даже умирать, чтобы спасти другого — и всё же не отказывали себе в доходящей до крайностей ксенофобии, и даже в преднамеренном и целенаправленном геноциде. Но на суровой земле, где пищи было мало, членам сообщества имело смысл самоотверженно поддерживать друг друга — и гнать прочь остальных, кто мог бы завладеть скудными ресурсами. Даже у геноцида была какая-то ужасная логика.

Если бы детей обнаружили чужаки, то, возможно, они бы сохранили жизнь Яхны — но её бы приняли только ради секса. Её лучшей надеждой было бы забеременеть и выиграть лояльность одного из мужчин. Но она всегда была бы низшей в их обществе, никогда не стала бы одним из истинных людей. В то же самое время Милло был бы просто убит, возможно, после того, как над ним немного посмеются. Она знала, что это было так. Она видела, что это случалось среди представителей её собственного вида. Так что пусть лучше они остаются никем не обнаруженными.

Пока дети с трудом брели, их мучал голод.

Дорогу им преградил низкий скалистый хребет. Под его защитой вырос ельник — карликовый. Деревья были не выше Яхны, но под защитой скал им удалось, по крайней мере, подняться над землёй.

Внезапно Яхна схватила Милло и просто пригнула его к земле. Спрятав тела, они высунули головы над хребтом.

По замёрзшему пруду за этим хребтом бродила небольшая стайка белых куропаток. Птицы клевали лёд, засовывая клювы в трещины и разводья. Они сверкали ослепительной белизной на фоне стального голубовато-серого цвета льда. Эти рано прилетевшие птицы были невидимыми на фоне снега, но ярко выделялись на фоне зелёных и бурых красок поздней весны.

— Давай, — произнесла она. Они развернулись и скользнули вниз по хребту, обратно в невысокий ельник.

Яхна выбрала хорошее, податливое молодое дерево. Вынув из кармана каменный топор, она быстро срубила его на ладонь над поверхностью снега и обрубила крону, оставив ствол длиной почти в её собственный рост. Затем при помощи Милло она сделала зарубку в стволе и вставила в неё клин. Ствол легко раскололся, и она получила тонкую, упругую полосу. Она начала быстро очищать её. Тем временем Милло снял кору с оставшейся части ствола. Он расщепил её на волокна и быстро сплёл их вместе в длинную нить. Лук был настолько незаконченным, что в тех местах, где была торопливо привязана нить, с него свисали её пряди. Не такой совершенный, подумала она, но он сослужит свою службу.

Она начала торопливо колоть стрелы из остатков ствола. Огня, чтобы закалить стрелы, не было, и ещё, что гораздо хуже, не было перьев, помогающих в полёте. Поэтому она импровизировала: взяв кусочки счищенной коры, она засунула их в щели на стрелах.

Они работали так быстро, как могли. Но к тому времени, когда она закончила, солнце опустилось на небе чуть ниже.

Она ещё раз высунула голову и плечи над хребтом, держа лук. Птицы всё ещё были там. Она прицелилась, натягивая тетиву.

Первая стрела улетела настолько далеко в сторону, что даже не побеспокоила птиц. Второй хватило лишь для того, чтобы насторожить их, и птицы взлетели с тревожными криками, хлопая поблёскивающими крыльями. Она сделала свой последний выстрел — гораздо более трудную попытку попасть в движущуюся цель — и одна из птиц скорчилась и упала на землю.

Брат и сестра с криками полезли по горному хребту и спустились к замёрзшему водоёму. Птица, растянувшись, лежала на льду, и её рваные перья были забрызганы кровью. Дети знали, что по льду лучше не бегать. Милло нашёл кусок еловой ветки. Они легли на живот на твёрдой земле у края льда и воспользовались веткой, чтобы подтянуть птицу к берегу.

Мёртвая птица выглядела уродливой и неуклюжей. Но Яхна окружила её маленькую голову сложенными чашечкой ладонями. Она взяла немного снега, растопила его в своей ладони и полила воду в клюв неподвижной птицы: последний глоток. «Спасибо», — сказала она. Было важно оказывать эту дань уважения и животным, и растениям. Мир был богат — но только пока его не беспокоили слишком сильно.

Когда небольшая церемония была исполнена, Яхна быстро ощипала птицу, разрезала живот и выпотрошила её. Она сложила кожу и спрятала её к себе в карман: завтра она сделала бы лучшие стрелы, с перьями, которые дала ей куропатка.