Стивен Бакстер - Эволюция

Она с трудом пыталась понять смысл сказанного: было слишком много незнакомых слов.

— А где ваш шаман?

Он рассмеялся.

— Наверное, мы все шаманы.

Они миновали ещё одну открытую область — ещё одно «поле», как назвал его Кахл — где за загородкой из деревянных кольев и ежевики содержались козы. Заметив, что приближаются Кахл и Юна, козы с блеянием подбежали к загородке, вытягивая шеи. Они хотели есть — Юна сразу это увидела. Они съели всю траву в том месте, где их держали, и хотели освободиться, чтобы пойти искать пищу в долине и на холмах. Она понятия не имела, почему люди держали их взаперти.

Они дошли до самой нижней части долины. Трава пропала, сменяясь перемешанной грязью, в которой было много фекалий и мочи — отходов жизнедеятельности людей, только что сваленных здесь. Это должно быть похоже на жизнь на огромной мусорной куче, подумала она.

Наконец, они добрались до самого поселения. Хижины были очень прочными и построенными надолго на каркасах из стволов деревьев, вбитых в грязную землю и обмазанных грязью и соломой. В их крышах были отверстия, и из многих из них поднимался дым — даже сейчас, в середине дня. Хижины как хижины. Но их было много, очень много, настолько много, что она даже не могла их сосчитать.

И повсюду были люди.

Они носили странную, плотно сшитую, покрывающую всё тело одежду, какую любил носить Кахл. Они все были ниже её ростом, и мужчины, и женщины, а их тёмная кожа была покрыта рябью и рубцами. Многие из женщин несли огромную поклажу. Была одна маленькая женщина, согнувшаяся под большим мешком; мешок был привязан к её лбу, и, похоже, он должен весить больше, чем она сама. В противоположность ей, мужчины, видимо, редко носили что-то больше того, что могли удержать в руках.

Она никогда в своей жизни не видела так много людей, и ещё меньше — столпившихся в таком небольшом месте. Несмотря на то, что она видела поля, она по-прежнему не представляла себе, как такая огромная куча народа могла прокормить себя; конечно, они должны были вскоре распугать всю дичь и сожрать все съедобные растения в округе. И всё же она видела разделанные туши, сложенные рядом с одной хижиной, и корзины зерна возле другой.

И здесь было много детей. Некоторые из них увязались за Юной, дёргая её за рубаху и таращась на её светлые волосы. В таком случае хотя бы это уже было правдой: здесь действительно было больше детей, чем могла когда-либо позволить себе содержать её собственная община. Но у многих детей были кривые кости, рябая кожа и побуревшие зубы. Некоторые из них были худыми, и даже обладали вздутыми от недоедания животами.

Мужчины толпились вокруг Кахла и Юны, треща на своём непонятном языке. Похоже, что они поздравляли Кахла, словно он был охотником, который вернулся домой с дичью. Когда мужчины поглядывали на неё, она видела, что их зубы были в плохом состоянии — такими же плохими, как у Кахла.

Внезапно у неё сдали нервы. Слишком много людей. Она отпрянула, но они шагнули за ней, подступая всё ближе, а дети щипали её желтоватые волосы и вопили. Она стала паниковать, задыхаясь. Она очень хотела увидеть хоть клочок зелени, но зелени вокруг не было — лишь фекально-бурый цвет навозной кучи на этом месте. Мир завертелся вокруг неё. Она упала, беспомощно роняя мясо Кахла в грязь. Она расслышала гневный вопль Кахла. Но дети и взрослые по-прежнему шумели вокруг, глазея на неё и смеясь.

Она медленно и неохотно приходила в себя.

Её занесли внутрь одной из хижин. Она лежала на полу, на спине. Ей был виден дневной свет, проникающий через трещины и швы в крыше над ней.

И Кахл снова был на ней, ритмично толкающийся и тяжёлый. В его дыхании она ощущала лишь запах пива.

В хижине были другие люди, движущиеся в тусклом полумраке и болтающие на языке, который она не могла понять. Было много детей разного возраста. Ей стало интересно, все ли они были детьми Кахла. К ним подошла женщина. Она была низкорослой, как все остальные, и худой; у неё было дряблое и морщинистое лицо, а чёрные волосы были уложены вокруг лица. Она несла чашу, полную какой-то жидкости. Она выглядела старше, чем Юна.

Мясистая ладонь Кахла плотно, до боли сжала её челюсти.

— Смотри на меня, свиноматка. Смотри на меня, не на неё.

И он продолжил свои движения, ещё сильнее, чем до этого.

На рассвете черноволосая женщина — которую, как оказалось, звали Гвереи — пришла, чтобы разбудить Юну пинком под зад. Юна поднялась с грубой, грязной подстилки, которую ей дали, пробуя не задохнуться в спёртом воздухе, в котором тяжело воняло потом и кишечными газами.

Женщина что-то затараторила Юне, указывая на очаг. Потом, раздражённая непониманием Юны, она выскочила из хижины. Она вернулась с толстым чурбаком, который бросила в огонь. Расталкивая детей со своего пути, она раскрыла яму в земле, в которой было много белых предметов волнистой формы. Вначале Юна подумала, что это, возможно, были грибы. Но женщина откусила кусок одной из этих вещей, и разломила другие, пригоршнями бросая их шумящим детям.

Она бросила кусок этой белой штуки Юне. Юна осторожно попробовала её. Она была мягкой и безвкусной; ощущение было такое, словно кусаешь дерево. И ещё она была грубой, с твёрдыми частичками внутри, которые тёрлись об её зубы. Но она ничего не ела с момента своей последней остановки с Кахлом на высокой равнине, и её мучал голод. Поэтому она проглотила пищу так же охотно, как это делали дети.

Это был её первый кусок хлеба, хотя пройдёт ещё много дней, прежде чем она узнает его название.

Пока они ели, Кахл храпел на своей постилке. Юне казалось странным, что он предпочитал оставаться с женщинами, но здесь не было видно никакой мужской хижины.

Когда они поели, Гвереи повела её с собой из города, и они направились вверх по склону долины, к открытым местам на дальней стороне. Они шли молча, потому что в их языках не было ни одного общего слова: Юна оказалась окружённой стеной непонимания. Но она почувствовала облегчение, уже просто покинув огромный человеческий муравейник, которым был город.

Вскоре к ним присоединились другие женщины, дети старшего возраста, и несколько мужчин. Они шли по колеям, выбитым в земле ногами бесчисленных людей. Некоторые из женщин глазели на Юну с любопытством — а мужчины оценивающе — но они выглядели уставшими ещё до того, как их день успел начаться. Её интересовало, куда они все шли. Никто не нёс никакого оружия — ни копий, ни силков, ни западней. Они даже не искали следы или помёт, какие-то иные приметы, указывающих на то, что здесь были животные. Они даже не приглядывались к земле, которую населяли.

Наконец, она пришла на открытые пространства, которые заметила вчера — на поля . Гвереи привела её на одно из этих полей, где уже работали люди. Гвереи вручила ей инструмент и начала о чём-то болтать ей, помогая себе мимикой, держа кулаки вместе и процарапывая в воздухе воображаемые борозды.