Алексей Егоренков - Змеиный бог

Равнина вокруг была сплошь затянута кустарниками самых дрянных и колючих пород. Стрелку и торговцу приходилось то и дело петлять, чтобы не лезть в колючки и паутину по шею, а Буйвол, напротив, выбирал для себя самый неудобный маршрут, и его голые плечи вскоре исполосовались кровоточащими царапинами вдоль и крест-накрест.

— Что это за художество? — спросил Пепел во время очередного привала, кивнув на этот кровавый узор.

— Мучается за грехи, — предположил мексиканец. — В рай попасть хочет, грешная душа.

— Я прошу удачи у богов, — сказал Буйвол. — Чтобы мне хорошо везло. Вчера мне не очень хорошо везло, и позавчера, и сегодня.

Слингер и Пако не нашлись, что ответить, и добрую милю трое путников одолели среди полного, немного давящего безмолвия, думая каждый о своем. Потом индеец снова заговорил, шагая сквозь колючки:

— Моя мать была принцессой из Мехико. Мой отец лучший гонщик в мире, — сказал он. — Я достойный, почтенный воин.

Его голос был спокоен и размерен.

— Я был подносимым, но меня спасла сестра. А ее воины толстые, ленивые и мне завидуют. Я найду Иисуса Христа и сожгу его, найду его слуг и сожгу их, потом явлюсь к Великому Змею и скажу ему, что…

— Погоди, чико! Стой, — Торговец впервые за долгое время подал голос. — Ты что сказал? Так ты мехикано, получается?

Он преградил Буйволу путь и раскинул объятья.

— Земляки с тобой, значит?

— Моя мать жила в Теночтитлане, — сказал Ревущий Буйвол, пытаясь обойти его. — Она происходила из древнего испанического брака конкистадоров с женщинами Трех племен.

Пако ухмыльнулся, опять преграждая Буйволу путь.

— И моя, чико, — сказал он. — И моя тоже.

— Я даже не знаю твой язык. Я не видел Теночтитлана… Мехико. Что нужно мне сделать, чтобы стать мехикано? — спросил Буйвол.

Они с Пако теперь болтали от привала к привалу, весьма утомляя этим слингера. Стрелок понятия не имел, зачем индейцу становиться каким-то мехикано. И к чему торговцу понадобилось вербовать индейца в земляки. Одно можно было знать точно: Пако опять затевал очередную мерзость. Стрелок поэтому предпочитал наблюдал за ними двумя с безопасного расстояния и в разговоры не встревал.

Отчего ему становилось в дороге скучно.

— Объясни мне ваши обычаи, — просил теперь индеец.

— Обычаи хорошие, — отвечал мексиканец. Он говорил, воздев палец к небесам, и вид имел самый значительный. — Раз! Семья, фамилья для моего народа — это святое. Это храм. Это не как у слингера — никого, ни жены, ни детей, ни гроша в кармане.

— Пристрелил бы тебя — был бы сейчас женат, — сказал Пепел себе под нос.

Пако не услышал его, да и не слушал.

— Два! — сказал он. — Старость уважать — это храм. Это святое.

Торговец потряс согнутым пальцем у ацтека под носом.

— Это ты хорошо запомни. Кто старше — тому ты верный слуга и помощник.

— Но ты старше, — сказал Буйвол, оглядывая высившегося перед ним Пако. — Это значит, я тебе слуга и помощник.

— Молодец, чико. Хорошо соображаешь.

Мексиканец осторожно пихнул Буйвола в изодранное плечо. Пепел ухмыльнулся и принялся раскуривать сигару.

— Я с вами просто потому, что по дороге, — сообщил он сквозь окурок. Потом добавил: — А так, я иду в Лас-Вегас.

— Три! — продолжал торговец. — Ты меня называй «дон тио Рамирес», это значит «родной дядя». А я тебя буду называть… «дон Пендехо». Это значит «родной племянник».

— Хорошо, тио Рамирес.

— Дон тио Рамирес.

— Дон тио Рамирес, — поправился Буйвол. — Ты научи меня еще обычаям.

— Не сразу, дон Пендехо. Сначала ты отдай дяде… — Мексиканец потянулся было за дьявольским оружием, но Ревущий Буйвол отвел солнечное ружье в сторону, потом еще дальше, потом вскочил на ноги и удалился в колючки, увлекая ружье за собой.

— Нельзя, дон тио Рамирес, — сказал он. — Это святой инструмент. Это табу. Это нельзя.

Пако напрягся, но потом обмяк.

— Как скажешь, дон Пендехо. Путо каврон.

Ревущий Буйвол вернулся назад. Солнечное ружье он по-прежнему крепко сжимал двумя руками. Секунду поразмыслив, торговец порылся в жилете и вынул аккуратно свернутый ошейник с гирьками.

— Вот. — сказал Пако. — Надевай.

Буйвол опустил ружье. Потом медленно убрал ружье за спину. Не отводя глаз от мексиканца, Ревущий Буйвол взял ошейник у него из рук.

— Я теперь мехикано? — спросил он.

— Еще нет, — сказал Пако, глядя куда-то в небо. — Еще пока нет, но уже скоро.

Наконец дорога пошла чуть под уклон, покрылась мелким щебнем, и на каменистом склоне начали попадаться редкие сосны. Подъем становился всё круче, а деревьев становилось больше, и вскоре трое путников вошли в самый настоящий лес. Лучи низкого вечернего солнца ложились на склон под странным и непривычным углом, из-за которого тени деревьев вытягивались вдаль бесконечно. Валуны и утесы впереди будто сияли по контуру — и тем же призрачным светом горела раковина, встроенная в (бронзовое? костяное? деревянное?) ружье, стрелявшее солнцем.

На самой опушке им попалась дыра в земле, прикрытая травой и деревьями.

— О! — радостно объявил Пако. — Хорошее место на ночь укрыться, а?

— Не советую, — сказал Пепел. — Судя по запаху, здесь живет медведь.

— Вот как. — Мексиканец потер щетину. — Эй! Дон Пендехо! Последнее испытание. Если ты хочешь стать мехикано, значит, ты должен убить медведя.

Буйвол молча поднял ружье.

— Не-не-не, — Пако вскинул руку, и Ревущий Буйвол отдернул ствол назад. — Табу своё оставь мне. Убить голыми руками. Как этот самый. Как охотник, наравне. Понял?

Ревущий Буйвол помолчал. Он медленно стащил солнечное ружье через голову. Он приблизился к торговцу. Потом развернулся и протянул ружье Пеплу.

— Держи за ремень, — сказал он недружелюбно. — Не прикасайся к солнцу. Не ставь на землю. Это табу.

— Это верная смерть, — отозвался Пепел. — Ты что, всерьез решил драться с медведем?

— Ты прошел испытание с медведем, — ответил Ревущий Буйвол. — Дон тио Рамирес рассказал мне. Раз ты прошел, то и я должен пройти.

Буйвол развернулся и пошел к берлоге.

Он долго стоял возле ямы, сложив руки на груди. Торговец открыл было рот, но медведь вдруг показал голову. Это был ушастый черный барибал, еще молодой. Он тут же спрятался обратно, оставив снаружи только длинный нос, которым медведь усердно нюхал воздух.

Индеец шагнул барибалу навстречу. Тот громко заурчал, потом утробно застонал, потом заурчал на новой, высокой и завывающей ноте.

— Молодец, дон Пендехо, — сказал Пако. — Давай. научи дядю, как надо охотиться.

— Ты хочешь съесть его печень? — спросил его индеец, не оборачиваясь. — Это хороший обычай, дон тио Рамирес.

— Хороший, дон Пендехо, замечательный, — добродушно отозвался Пако. — Ты давай, тебя Мехико ждет. Теночтитлан.