Алексей Егоренков - Змеиный бог

— Меня ждет преисподняя, — поправил его индеец. Он еще раз шагнул к медведю. — Меня ждет змеиный бог.

Ацтекское ружье было намного тяжелей, чем могло показаться с виду. Взвешивая его на ладонях, Пепел никак не мог отделаться от мысли, что сжимает в руках не устройство, а тяжелый рог, или кость большого зверя, или древнее окаменевшее морское животное, моллюска причудливой формы.

— Цера тла-и ло, — сказал индеец медведю. Потом крикнул: — ХЭ!

И вдруг оказался на медведе. Буйвол оседлал зверя, усевшись ему на загривок. Барибал утробно рявкнул, затряс ушастой головой, — но тут индеец ухватил его за торчащие по сторонам уши и принялся выкручивать их с таким усердием, будто всерьез рассчитывал отвинтить.

ГАР! Медведь рявкнул, потом забросил лапу за спину и сгреб индейца прочь с той же легкостью, с которой сам Пепел мог бы снять с себя плащ. Еще миг, и сверху оказался барибал. Он кусался и бил когтистыми лапами, но ацтек проявлял невероятное проворство — Пеплу не доводилось видеть такого даже в цирке. Когти медведя чаще рыхлили хвою, чем вредили индейцу хоть сколько-нибудь.

Но всё-таки иногда вредили. Ревущий Буйвол покрылся ранами и всё быстрее истекал кровью, с каждой пропущенной царапиной и каждым удачным укусом медведя. Еще минута, и стало ясно, что обряд посвящения вскоре подойдет к концу наихудшим для индейца образом.

Стрелок покосился на мексиканца. Пако едва следил за боем — он с жадностью пялился на солнечное ружье. Заметив взгляд слингера, торговец ухмыльнулся и сжал кулак.

ГР-Р-Р-Р-Р-Р-Р-Р!!!

Они оба уставились на схватку. Барибал вцепился индейцу в горло и сразу отпрянул. Медвежий язык окрасился кровью, — но это, разглядел Пепел, была не кровь ацтека. Зверю подвернулся ошейник с гирьками. Медведь встряхнулся, распахнул кровавую пасть, и…

БАХ-бах-бах! Эхо выстрела зигзагом прокатилось между сосен, и Пако замер, отдернув руку прочь от ружья.

Медведь шевельнул ухом.

«Дьявол, — подумал слингер, сжимая в руке Кочергу. — Минус один теоретический выстрел».

В воздухе резко запахло пороховыми газами. К счастью, этот запах оказался медведю хорошо знаком: едва учуяв порох, барибал потерял интерес к индейцу, развернулся и торопливо затрусил прочь, ломая хворост и высоко вздымая черный зад.

Ревущий Буйвол без помощи поднялся на ноги.

Кожа на груди индейца была ободрана и висела лоскутами. Глубокие, почти черные следы клыков взбирались по рукам Буйвола, заканчиваясь у татуированного предплечья. За ухом индейца остался густой отек на месте прикушенного ошейника. Но Ревущий Буйвол вел себя так, будто на нем не было ни царапины. Он подошел к Пеплу и твердой рукой забрал у него солнечное ружье. Потом сказал:

— Ты помог мне. Этот медведь хотел меня убить.

— Я заметил, — отозвался слингер. Он уже жалел, что расстался с ружьем так запросто. Хотя ацтека еще можно было стрельнуть, пока…

— Можно называть тебя «дон тио Пепел»? — спросил его Ревущий Буйвол.

Стрелок коснулся шляпы, приподняв ее. Индеец смотрел на него без всякого выражения, и его черные глаза казались совершенно безумными.

— Я не хочу больше служить дону тио Рамиресу, — сказал он. — Я хочу служить тебе.

Кровь сбегала по коленям ацтека темными струями, и зеленый мох у него под ногами окрасился в тревожный пурпурный оттенок. Пако стоял там же, где прежде. На лице его блуждала кривая ухмылка.

Стрелок убрал Кочергу на место и спросил индейца:

— Ты не хотел бы для разнообразия послужить сам себе, нет?

Ревущий Буйвол постоял неподвижно, глядя на Пепла в упор. Затем, всё так же не говоря ни слова, он развернулся и направился прочь, нырнул под рухнувшее дерево, шагнул в кусты — и пропал.

— Дурак ты, компа, — сказал торговец, уронив руки. — Какой же ты дурак. Ну зачем, зачем ты этого локо отпустил? Ты ж видишь, ты его обидел насмерть. Заколдует он тебя. Или поджарит. Или поджарит, или заколдует, или прирежет, тебе остается только гадать, компа.

— А Буйвол теперь и колдует? — спросил Пепел. — Кстати, страшные истории лучше всего идут под костер… и одну-другую порцию жареной крольчатины.

К ночи в горах холодало стремительно и основательно. Сырой могильный ветерок шарил между вековых сосен, забираясь под одежду путников тонкими ледяными пальцами, а иногда ложился на плечи легким ледяным саваном. Стрелок отобрал у мексиканца мачете и долго обтесывал толстую сосну, прежде чем смог облокотиться на нее спиной: все деревья были старые, узловатые, и кора их щетинились острыми завитушками. Торговец явно ждал, что слингер оборудует сидячее место и ему, но Пепел отшвырнул мачете прочь и уселся без лишних церемоний. Ему достаточно было проверить, что лезвие ледяное и не греется.

Пако вздохнул, подобрал мачете и принялся обтесывать ствол под собственные нужды.

Из обтесанных щепок и кусков сосновой коры они сложили костер, и торговец принялся разделывать первого кролика. Слингер предложил свою помощь, но Пако обиделся за сосну и мачете ему решил не давать.

— Видал, как ему заяц в руки дался? — спросил Пако, собственноручно вспоров брюхо неведомого зверька и жестикулируя гигантским лезвием. — И медведь говорил. Говорил, ты сам слышал. Ур-р-р-р, ур-р-р-р-р.

Торговец перекрестился свободной рукой, оставив на пончо следы окровавленных пальцев. Потом он сел у костра и принялся раскладывать мясо в ряд на горячем камне. Пако знал толк в поварском деле. В его карманах, кроме маленького столового набора, нашлось столько приправ и солей, сколько не продавалось даже в городской бакалейной лавке.

Пепел взял колоду и подгреб раскаленные угли поближе к мясу. Налетел холодный ветер, и костровая яма накалилась, превратившись в маленький ад. Слингер вынул окурок и принялся раскуривать его от лучины.

— Ну допустим, — сказал он, выбросив истлевшую щепку. — Игуана повелевает змеями, Буйвол командует медведем. Что ж ты рассказываешь мне вслух, как пытался его убить? Вдруг он спрятался где-то поблизости?

Мексиканец ухмыльнулся и поднял указательный палец, испачканный красным.

— Родственные узы, чико, — сказал торговец. — У него мать из Мехико, и дон тио Рамирес из Мехико. На свою кровь порча не ляжет.

Слингер долго пытался заснуть, но вопросов оставалось слишком много. В ночном лесу стояла такая абсолютная и неподвижная тишина, что каждый скрип вековой сосны звучал как выстрел — КРАК! — и Пепел поневоле открывал глаза — а когда закрывал, ему опять снилась стена лезвий. Тогда он открывал глаза и пялился во тьму, но видел только призрачные лунные блики на дальних соснах.

— Пако, — позвал стрелок, не выдержав бездействия.

— М-мх? — спросил торговец. Голос его звучал хрипло, но Пако, видимо, тоже не спал.