Роберт Хайнлайн - Гражданин галактики. Между планетами

Бродяга, отпустив его плечо, ухватился за полку, поставил чашку и вынул из шкафа нечто непонятное. И лишь когда сбросил свои лохмотья и приладил на место эту штуку, мальчик увидел, что это такое; искусственная нога, так хорошо сделанная и подогнанная, что вполне заменяла конечность из плоти и крови. Человек поднялся, вынул из шкафа брюки, натянул их и теперь уже не походил на калеку.

— Иди сюда, — сказал он на Интерлингве.

Мальчик не двинулся. Баслим повторил приглашение на нескольких языках, пожал плечами, взял мальчика за руку и ввел его в комнатку, что размещалась сзади. Она была невелика и объединяла кухню и ванную; Баслим наполнил водой тазик, дал мальчику кусок мыла и сказал: «Мойся». Жестами он дал понять, что надо делать.

Мальчик с немым упрямством продолжал стоять. Старик вздохнул, взял щетку, годную, скорее для мытья полов и сделал вид, что трет ему спину. Когда жесткая щетина коснулась его кожи, он остановился и повторил: «Прими ванну. Помойся», пустив в ход Интерлингву и Системный Английский.

Помедлив, мальчик сбросил свои лохмотья и медленно стал намыливаться.

— Вот так-то лучше, — сказал Баслим. Взяв почти истлевшие лохмотья, он бросил их в бак для стирки, положил на видное место полотенце и стал готовить еду.

Когда через несколько минут он повернулся, мальчика уже не было.

Не торопясь, он зашел в жилую комнату и нашел мальчишку, голого и мокрого, который тщетно пытался открыть входную дверь. Мальчик увидел его, но лишь удвоил свои тщетные усилия. Баслим хлопнул его по плечу и ткнул пальцем за спину:

— Кончай мыться.

Отвернувшись от него, он увидел, что мальчик побрел за ним. После того, как тот помылся и вытерся, Баслим поставил на огонь жаркое, повернув тумблер на «кипение», а затем, открыв шкаф, вынул из него бутылку и клочок ваты. Вымытый, мальчик теперь представлял собой собрание старых и новых шрамов и синяков, следов неизбывного горя.

— Успокойся, — сказал Баслим.

Лекарство жгло; мальчик с шипением втянул воздух сквозь зубы.

— Успокойся! — вежливо, но твердо сказал Баслим и шлепнул его.

Мальчик расслабился, напрягаясь только, когда лекарство касалось кожи. Мужчина внимательно рассмотрел старую язву на колене мальчика. Что-то мурлыкая про себя, он снова подошел к шкафу и, вернувшись, сделал укол в ягодицу, предупредив мальчишку, что оторвет ему голову, если тот не будет вести себя спокойно. Сделав это, он нашел другую одежду и, предложив мальчику накинуть ее на себя, вернулся к плите.

Наконец Баслим поставил большую миску с тушеным мясом на стол в жилой комнате, предварительно передвинув стулья и стол так, чтобы мальчик мог спокойно устроиться. К угощению он добавил горсть свежей зеленой чечевицы и пару кусков сельского хлеба, черного и твердого.

— Налегай, парень. Берись за дело.

Не притрагиваясь к еде, мальчик занял место на кончике стула, готовый каждую секунду сорваться с места.

Баслим перестал есть.

— В чем дело? — Он увидел, как глаза мальчика метнулись в сторону от двери. — А, вот оно что, — он тяжело поднялся, подтянув под себя искусственную ногу и, подойдя к дверям, прижал палец к замку:

— Дверь не заперта, — сказал он. — Или ешь свой обед или убирайся. — Он повторил эти слова на несколько различных ладов. Ему показалось, что он уловил намек на понимание, когда пустил в ход язык, который, как он предположил, должен был быть родным для этого раба.

Но Баслим предоставил событиям идти своим чередом. Вернувшись к столу, он удобно расположился на стуле и взялся за ложку.

То же сделал и мальчик, но внезапно, сорвавшись с места, кинулся к двери. Баслим продолжал есть. Дверь оставалась полуоткрытой, и через ее щель в лабиринт падала полоска света.

Несколько позже, когда Баслим, не торопясь, закончил обед, он уже с уверенностью знал, что мальчик наблюдает за ним. Избегая смотреть в ту сторону, он откинулся на спинку стула и принялся ковырять в зубах. Не поворачиваясь, он сказал на языке, который, как он предполагал, был родным для мальчика.

— Ты собираешься заканчивать свой обед? Или мне его выкидывать?

Мальчик не отвечал.

— Отлично, — продолжал Баслим, — если ты не хочешь, мне придется закрыть двери. Я не могу рисковать, нельзя чтобы из нее падал свет. — Он медленно поднялся, подошел к дверям и начал закрывать их. — В последний раз, — объявил он. — На ночь я их закрываю.

Когда дверь была почти закрыта, мальчик пискнул.

— Подожди! — сказал на том языке, которого Баслим и ждал, и скользнул внутрь.

— Добро пожаловать, — мягко сказал Баслим. — На тот случай, если ты изменишь намерения, я оставлю дверь открытой. — Он вздохнул. — Будь я волен в своих желаниях, вообще бы никого не запирал.

Мальчик ничего не сказал, но сев, склонился над пищей и принялся пожирать ее со звериной жадностью, словно боялся, что отнимут. Глаза его шныряли по сторонам. Баслим сидел, наблюдая за ним.

Ел он теперь медленнее, но пока с тарелки не исчез последний кусок мяса, последняя крошка хлеба, пока не была проглочена последняя чечевичинка, он не переставал жевать и глотать. Последние куски он проталкивал в себя уже с трудом, но, сделав это, выпрямился, посмотрел Баслиму в глаза и застенчиво улыбнулся. Баслим ответил ему ответной улыбкой.

Внезапно мальчик побледнел, затем лицо его позеленело. Из угла рта безвольно потянулась струйка жидкости и он почти потерял сознание.

Баслим кинулся к нему.

— Звезды небесные, ну я и идиот! — воскликнул он на своем родном языке. Бросившись на кухню, он вернулся с тряпкой и ведром, вытер лицо мальчика и, прикрикнув на него, чтобы тот успокоился, протер пол.

Несколько погодя Баслим поставил на стол куда меньшую порцию — только бульон и пару кусков хлеба.

— Замочи хлеб и поешь.

— Лучше не надо.

— Поешь. Больше тебе не будет плохо. Видя, как у тебя спереди просвечивает позвоночник, я должен был догадаться, что к чему, вместо того, чтобы давать тебе порцию взрослого человека. Но ешь медленно.

Мальчик посмотрел на него снизу вверх и его подбородок задрожал. Затем он взял маленькую ложку. Баслим смотрел на него, пока тот не покончил с бульоном и с большей частью хлеба.

— Отлично, — сказал он наконец. — Я отправляюсь спать, парень. Кстати, как тебя зовут?

Мальчик помедлил.

— Торби.

— Торби — отличное имя. Ты можешь звать меня папой. Спокойной ночи. — Он отстегнул искусственную ногу, отложил ее в сторону и, придерживаясь за полки, добрался до кровати. Она стояла в углу, простая крестьянская кровать с твердым матрацем. Баслим примостился ближе к стене, чтобы оставить место для мальчика и сказал: — Потуши свет, прежде чем уляжешься. — Затем он закрыл глаза и стал ждать.