Юрий Тупицын - Инопланетянин

Уотсон ухмыльнулся, чем-то очень довольный.

- Примерно такого ответа я и ждал от вас. Небось вспомнили ложные атомные тревоги из-за сбоев компьютеров или из-за того, что радары принимали стаи перелетных птиц за армады советских самолетов? Вы прирожденный провокатор, полковник. Ну-ну, не обижайтесь, я сказал вам это в похвалу, а никак не в осуждение. Я и сам носился с этой провокационной идейкой, но потом уяснил, что не могу принять ее по сугубо принципиальным соображениям.

- А именно?

- Неужели не догадываетесь? Вдруг сигнал тревоги соответствует действительности! Инопланетяне на нашей планете вот-вот схватят за горло человечество, а мы спрятались в кусты и хихикаем от радости потому, что удалось запихать в карман лишний десяток тысяч долларов. Нет, на такую подлость я не могу пойти принципиально!

Мейседон смотрел на ученого с изумлением.

- Послушайте, вы, стало быть, все-таки верите, что космическая инвазия может состояться?

- Верю, не верю, разве дело в этом? Дело в принципе! - проворчал Уотсон, поплотнее заворачиваясь в простыню. И вдруг рассердился: - А вы что - не верите? Совсем не верите? Даже самую крошечку?

Ученый даже на пальцах показал эту самую крошечку. Мейседон задумался, хмуря брови, потом медленно признался:

- Пожалуй, если речь идет о самой крошечке, то верю.

- Вот видите! - Уотсон, очень довольный, завозился в шезлонге, устраиваясь поудобнее, но когда заговорил, в его голосе появились резкие, обиженные нотки. - Программа составлена так, что случайное срабатывание исключено - критический уровень мировой трансцендентности я установил с огромным запасом, в целых четыре сигмы. Вам это говорит о чем-нибудь?

- Говорит.

- Как же можно отказаться от расследования сигнала тревоги? В конце концов это наш долг! Не личный долг, а общечеловеческий, долг перед нашим миром, перед родной планетой... - Заметив выражение скепсиса на лице Мейседона, Уотсон нахмурился и оборвал себя на полуслове. - Не смотрите на меня как на идиота, полковник. Я и сам терпеть не могу слюнтяйской лирики и абстрактного философствования. Но погодите, вот вы влезете в программу по-настоящему и почувствуете, как незаметно начнет меняться ваша идеологическая платформа. Ведь приходится думать черт его знает о чем, о чем истинные прагматики, вроде нас с вами, никогда не думают по своей воле.

Мейседон задумался, постукивая пальцами по мраморной столешнице низенького, блестящего хромом столика на колесиках.

- Насколько я понимаю, вас беспокоит возможная огласка?

- Нас, полковник, нас, - саркастически поправил Уотсон. - Именно огласка. Представляете, сколько будет смеха, если тревога окажется ложной или охота на ведьм неудачной? Современного аутодафе нам не миновать!

- Можно, - на секунду задумался Мейседон, - вести расследование по закрытым каналам.

- Каким? - с самым скучным видом уточнил Уотсон.

- ФБР, ЦРУ, полиция! Выбирайте, что вам больше по вкусу.

Ученый затрясся от смеха, простыня снова попыталась соскользнуть с его худых плеч.

- Боже, как вы наивны, полковник! Наши секретные службы оберегают секреты от разведок других государств, но охотно делятся ими с промышленниками, сенаторами, а то и журналистами. Не безвозмездно, конечно. Капитал и наука, биржа и политика, конгресс и разведка переплелись сейчас в такой тесный клубок, что сам Господь Бог не разберется. В кулуарах администрации говорят, об этом я знаю от Джона, и в этом аспекте я верю ему безусловно, - если хочешь сделать какое-то дело достоянием прессы, постарайся засекретить его как можно глубже. К такой заманчивой тайне сейчас же потянутся десятки тончайших незримых щупалец от множества сильных мира сего, облеченных явной или тайной властью. И если один из них решает, что целесообразна огласка, глубокий секрет через хорошо оплачиваемых подставных лиц будет предан общественному суду, во всяком случае, станет тайной Полишинеля. А программа "Инвазия" - это же лакомый кусочек для оппозиции.

Мейседон надолго задумался, опустив свою красивую голову. Уотсон терпеливо ждал.

- Наше министерство, комитет и штабы вооруженных сил не меньше втянуты в тот финансово-промышленный клубок, о котором вы говорили, - произнес наконец Мейседон. - Военно-промышленный комплекс, слышали? В тоталитарных социалистических странах им пугают детей. Не вижу особой разницы в том, по какому каналу будет проведена программа - по армейскому или одной из секретных служб.

- Разница есть. - По уверенному тону ученого Мейседон понял, что эта проблема предварительно и очень тщательно обсуждалась. - Армия - механизм гораздо более громоздкий, чем любая из секретных служб. Армия - это миллионы людей, масса разнообразной техники, многие тысячи самых разных больших и малых проблем. Если секретные службы осваивают единицы миллиардов долларов, то вооруженные силы - десятки и сотни. Как и в любой суперорганизации, в армии велик уровень шумов - разных помех, неразберихи, накладок и путаницы. Спрятать в этих дебрях нашу скромную "Инвазию" гораздо проще, чем на хорошо расчищенных пространствах сплошной секретности ФБР или ЦРУ. В Нью-Йорке спрятаться легче, чем в Нью-Арке.

Мейседон кивнул в знак согласия, но было видно, что он отнюдь не расстался со своими сомнениями.

- Мы хорошенько прикроем, закамуфлируем программу, - успокоительно добавил Уотсон. - Назовем нашу организацию службой трансцендентности или как-нибудь в этом роде. Только считанные единицы будут знать ее истинные цели.

Мейседон молча кивнул. Ему вдруг припомнилось лицо Рэя Харви с глубокими рублеными морщинами в углах рта и лбу, его тяжелые могучие длани. Казалось, ему трудно носить свои руки, и, как только подвертывается благоприятный случай, он отдыхает от этой утомительной каждодневной работы. Когда Харви стоял, руки тяжелыми плетьми висели в иллюзорном бессилии; опытный глаз однако же непременно замечал, что они готовы к взрывным хлестким действиям. Когда Харви сидел, кисти тяжело покоились либо на столе, либо на коленях, при этом Рэй не забывал прятать изуродованные многолетней тренировкой указательный и средний пальцы левой руки. Странная штука - человеческий облик и человеческая память! Одни люди запоминаются абрисом лица, другие улыбкой или выражением глаз, третьи фигурой и походкой, а вот вспоминая о Харви, Мейседон всегда мысленно видел его тяжелые, разработанные, как бы дремлющие кисти рук. Сейчас этот руковоплощенный облик Рэя Харви беспокоил Мейседона не только сам по себе, как таковой, но и по иной, косвенной, тревожащей причине.

- Послушайте, Уотсон! - Мейседон впервые назвал собеседника без "мистера", но не заметил этого. - Кажется, я нашел выход.

- Откуда и куда?