Генри Олди - Ангелы Ойкумены

Диего: Это не ваш план.

Пшедерецкий: Да, не мой. Это план полковника Агилара, и я ему верю. А вы?

Диего: Я тоже.

Он прислоняется к стене, закрытой гобеленом. Тканый единорог, встав на дыбы, грозит разможить маэстро голову острыми копытами.

Диего (в круге света. Никто его не слышит): Валяй, зверь. Я и пальцем не пошевелю, чтобы тебе помешать. Все, что должно было произойти, уже произошло. Все, что не должно было произойти, произошло. Я ни о чем не хочу думать. Не хочу выяснять: как, откуда, почему? Если я задумаюсь, чудо упорхнет. Луна станет свечой, дом – картоном и мешковиной, кровь – клюквенным соком. Мысль и действие едины, мысль без действия пагубна. Бей, зверь! Зачем мне голова?!

Дон Фернан: Рад, что наши мнения сошлись.

Диего: Вы сдадитесь?

Дон Фернан (ворочается, устраивается поудобнее): Не сразу. Полагаю, дело затянется. Лефевр не любит больших потерь. Он станет вести правильные, академические подступы: от ворот к бульвару Грасиа. Дома обрушат минами или возьмут штурмом. Полковник утверждает, что начнется атака и с левого берега, но вряд ли энергичная.

Диего: Лефевр вынудит вас биться на два фронта.

Дон Фернан: Без вариантов. Неделя, и он продвинется за бульвар. Проклятье! Я съем собственную шляпу, если не заставлю Лефевра драться в городе минимум двадцать дней! Для меня, сеньоры, это дело чести. Впрочем, когда генерал захватит университет, а атакующие с левого берега войдут в предместье Блезар…

Диего: Там стоит гарнизон?

Дон Фернан: Три тысячи, обнять и плакать. Блезар, университет, бомбардировка из полусотни орудий, подвезенных на северную окраину, и я сдамся. Вышлю депутацию для переговоров. Откровенно говоря, раньше я полагал, что к этому времени меня убьют.

Джессика: Сейчас вы полагаете иначе?

Дон Фернан: Вашими молитвами, сеньорита.

Он кланяется Джессике. В положении маркиза кланяться означает стать шутом, но дон Фернан ухитряется склонить голову с обычным своим изяществом. Поклон слегка портит внезапная дрожь подбородка, но она унимается быстрее, чем возникает.

Дон Фернан: Вашими и барона Дюбуа. Сломанная нога вряд ли позволит мне идти в бой.

Джессика: Регенератор?

Пшедерецкий: В Бравильянке?! И батарея плазматоров на звоннице собора? Нет уж, мы по-старинке, как подобает истинным варварам. Слава богу, перелом закрытый. Лекарь сказал, что при открытых переломах треть пациентов весело играет в ящик. Ампутация – вот его регенератор, и вся медицина заодно. Только новой ноги мне не хватало! Короче, в последний момент я передам командование полковнику Агилару, он и сдаст город. Полковник в курсе, мы с ним обо всем договорились.

Диего: Вас возьмут в плен.

Дон Фернан: Разумеется. Возьмут, и вывезут в Сьенн или Рамелье. Я – гранд Эскалоны, вы еще помните? Для таких, как я, плен – прогулки в замковом парке под охраной. Вечера в библиотеке. Жареный цыпленок, бокал красного. Вирт, если мне оставят коммуникатор. Когда заключат мир, я освобожусь. Сохраните мою шпагу, сеньорита Штильнер. Я за ней вернусь. Если, конечно, не сдохну в плену от скуки…

Джессика: Я сохраню. Вернитесь, пожалуйста.

А в стихах это было бы вообще великолепно.

Но увы, не ко всякому диалогу прилагается гений битого палками Луиса Пераля…

Луна собиралась на покой, когда на северной окраине Бравильянки объявились люди. Медля скатиться за горизонт, любопытная, как все королевы, королева небес спряталась за верхушками деревьев. На реку легла полоса бликующего серебра – левиафан застрял меж берегов, выставил спину из воды. Непомерно длинные тени расчертили землю, превратили в шкуру зебры. Зебра дышала, вздрагивала боками – ночь выдалась ветреной. Мир вокруг казался живым, зыбким, сиюминутным. Пушки молчали, гремели соловьи – флейты, гобои, виолы из оркестровой ямы кустов.

– Право, не стоило меня провожать.

– Вы не желаете меня видеть?

– Ваша нога. Ваша контузия. Ваши враги.

– Ваше мастерство расчетов. Это перечень исходных данных?

– Вы прекрасно понимаете, о чем я.

Четверо солдат утирали лбы: с носилками они едва протиснулись в тайный ход, ведущий за стены. Их однополчанам повезло нести всего лишь кресло и кушетку. Война, контузия, перелом, воскрешение, проводы – манеры дона Фернана остались неизменны. Маркиз ценил удобства и обеспечивал себе комфорт при малейшей возможности.

– Прогулка на свежем воздухе? В обществе прекрасной сеньориты? Нам, грандам, это только на пользу. Если угодно, можете вычислить пользу до сотых долей процента. Кроме того, мой кучер должен получить указания лично от меня. Иначе вы рискуете остаться здесь навсегда.

Два часа назад между Джессикой и Пшедерецким состоялся трудный разговор. «Когда за вами прилетят?» – спросил Пшедерецкий. «За мной никто не прилетит,» – развеяла Джессика его ожидания. «Но ваше сообщение! Вы же связались с Яффе?!» Джессика развела руками: «Это был блеф. Я не отправила сообщение. Я подвесила его на «горячий сенсор». Одно касание, и сообщение ушло бы адресату. Но я рассчитывала на Дюбуа, верней, на Юдифь…» Объяснение превратило Пшедерецкого в тирана, хуже того, в разгневанного тирана: «Я вызываю «Кримильдо». Сию же минуту! Молчите! Никаких возражений! Вы летите в космопорт Сан-Федрате…» Кажется, чемпион слегка обиделся, услышав в ответ, что да, летим, и никаких возражений.

Кучер уже получил все необходимые указания. Он получил их столько, что хватило бы на батальон кучеров с летной лицензией. В присутствии маркиза на берегу не было нужды. Джессика Штильнер это знала. Знал Антон Пшедерецкий, знал дон Фернан, и оба знали, что она знает…

Знание не имело значения.

– В Бравильянке есть надежный бункер?

– Бункер? Есть казематы под башней Святого Этьена.

– Руководите обороной оттуда.

– Вы шутите?

– Нога ногой, а обстрелов никто не отменял. Бомба, ядро, случайный осколок…

– Это война, сеньорита.

– Обещайте мне!

– Провести месяц в каземате? Увольте! Лучше потребуйте звезду с неба… А вот и ваш транспорт.

В ночном небе мелькнула тень. На краткий миг заслонила звезды, мешая Джессике потребовать у маркиза одну из них. Жук-исполин сел на спину лунной зебры, моргнул глазами-фарами, поднял двери-надкрылья и замер в ожидании. В ладони дона Фернана ожил коммуникатор: кучер докладывал о прибытии.

– Жди, – велел маркиз. – Сеньорита уже идет.

Джессика шагнула к мужчине в кресле – маркизу? чемпиону?! Сейчас, когда он, измученный и жалкий, утратив всю иронию, молча скорчился в кресле, девушка не могла понять, кто перед ней. Неизбежность падения Бравильянки, плен, как лучший итог, шпага, как залог грядущей встречи, вероятность которой Джессика запретила себе рассчитывать… Они говорили о многом, не говорили только о чуде. О невесте маэстро Пераля, которая вчера спала в могиле, а сегодня – в чужой спальне, на свежем хрустящем белье. Пусть ей приснятся добрые сны, и хватит об этом. Есть вещи, которые следует принять без расчетов. Иначе даже изощренный гематрийский разум способен дать трещину, и что в ней откроется – лучше не знать.