Альфред Ван Вогт - Бесконечная битва. Планеты на продажу. Человек с тысячью имен. Рассказы

Огромное существо быстро приходило в себя.

— Вот это был удар! — с уважением воскликнул он. Потом повторил: — Вопросы?

Модьун высказал удивление их враждебным отношением.

— С каких это пор преступление — быть знакомым с кем-то? — спросил он.

И этот вопрос остановил излияния человека-тигра.

— Ну… — с сомнением начал было он и умолк. Потом повернулся к своим приятелям. — А что вы думаете, друзья?

— Но он знаком с преступниками, — ответил человек-мышь.

— Да. — Человек-тигр пронзительно посмотрел на Модьуна, став внезапно намного агрессивнее. — Что вы на это скажете?

— Вы сказали, что их арестовали? — спросил Модьун.

— Да, конечно.

— Взяты под стражу?

— Да.

— Значит, их должны будут судить. Их вина еще не доказана. — Модьун вспомнил свое собственное появление в «суде» и быстро добавил: — Они имеют право на разбирательство в суде присяжных среди себе подобных, то есть вас, ребята. Двенадцать человек, выбранных среди вас, и судья в присутствии публики — то есть остальных из вас — выслушают свидетельские показания против обвиняемых и определят, подтверждают ли эти показания утверждения обвинения.

Модьун умолк.

— В чем их обвиняют? — спросил потом он.

Никто не знал этого.

— Ну, — со злостью сказал Модьун, — вам должно быть стыдно, всем вам. Признать человека виновным, не зная даже его преступления.

Его собственная роль в неожиданном развитии событий стала ему яснее.

— Друзья, — начал он, — мы должны обеспечить этим четверым, которые являются такими же обычными людьми, как вы или я, справедливый суд.

Они были только людьми-животными, к тому же тупоумными. И они покинули идеальный мир, где от них требовался только минимум работы. В некотором смысле руководство людьми-гиенами и Нунули, вероятно, шло им на пользу: они чувствовали поддержу и получали пищу для размышлений. Создавали видимость работы.

На таких существ — как Модьун уже успел заметить — мгновенно производило впечатление все, что казалось справедливым. Тоже произошло и сейчас.

— Вы правы. Именно это мы и собираемся выяснить.

Общий хор голосов выражал согласие. Люди-животные повернулись и стали горячо убеждать друг друга в обоснованности давно не используемых принципов справедливого судебного разбирательства.

Люди-животные разбились на небольшие группы, возбужденно беседуя между собой. Никто, кажется, и не заметил, как Модьун прошел к двери, через которую вошел и, осторожно осмотревшись, вышел в коридор.

Потом он пошел быстрее, взволнованный тем, что узнал о таинственном аресте своих друзей, но по крайней мере ему никто не мешал предпринять кое-какие действия по этому поводу.

Которые самому ему еще не казались ясными.

«Моя проблема в том, что я философ», — эта мысль была новой для него — думать об этом, как о проблеме.

Некоторое время после этого он бродил и бродил в темноте — мысленной темноте. Он автоматически ускорил шаг, что было вызвано его глубоким внутренним расстройством. Вскоре его внимание акцентировалось на быстром движении.

Затем, наконец, он еще раз осознал, что на телесном уровне он любит эту четверку и их затруднительное положение беспокоило его на этом уровне.

Модьун побежал.

Все быстрее и быстрее.

Сердце его заколотилось, дыхание стало неровным, он сознавал, что это клокотавшие в нем эмоции, связанные со случившимся с его друзьями-животными, ускользают. Модьун понял, что это было ответной химической реакцией определенных желез, которые с тех пор, как он вырос, определяли в основном его поведение. С грустью он отметил, что подобные химические вещества, выделяемые железами в кровь — и среди них адреналин — можно разогнать мышечной активностью.

Когда он бежал, ощущение, что он должен сделать что-то, исчезло.

Снова став философом, Модьун с улыбкой вспоминал те еще недавно казавшиеся такими серьезными побуждения, что едва не вовлекли его в дело, которое на самом деле ничего не значило для него.

Это была старая догма сторонников мирных отношений: нет предела безумству не умеющих сдерживать себя людей, и поэтому никогда не позволяйте втягивать себя в их конфликты, не отражайте ударов и не наносите ответных, избегайте эмоций.

Пусть они победят.

Легкая победа смягчает агрессоров. Правда, порою это кажется неприятным, но ведь, если не давать втягивать себя во всякие конфликты, или по крайней мере сделать свое участие в них минимальным, то лучше сохранить мир таким путем. Даже если при этом кое-кто пострадает, все равно это лучше.

Вновь согласившись с основными положениями своей философии, Модьун перешел на шаг.

Теперь он был голоден. Модьун вошел в ближайшую из многочисленных столовых.

И когда он сидел за столиком и ел, он снова увидел то же самое небольшое представление, что и этим утром, — людей-гиен в форме, выстроившихся снаружи каждого входа столовой. А затем тот же самый высокопоставленный офицер почтительно подошел к нему и протянул ему какой-то документ.

Внешне документ был очень похож на повестку, которую Модьун получил на Земле. И на мгновение он ощутил сильный прилив тепла, возникший где-то в районе копчика. Он понял — гнев, и поспешно спросил:

— Что это?

— Вы должны выступить в качестве свидетеля против четырех человек, которые обвиняются в том, что нелегально провели на борт корабля человека, не имевшего на то разрешения властей. Судебное разбирательство начнется завтра утром в девять часов в месте, указанном в повестке.

Не только каждое предложение, но каждая отдельная часть того, что произносил человек-гиена, звучали разоблачающе. Модьун только округлил рот и из него выскакивало: «О! О! О!» И это неизменное «О!» выражало его ошеломление и осознание.

Теперь он знал, почему их арестовали.

Очевидно на Земле шпионы заметили его связь с этой четверткой. Поэтому в ту же минуту, когда он Модьун, был обнаружен на борту корабля (несомненно, компьютером столовой), кто-то решил, что его друзья и были теми, кто помог ему пробраться на корабль.

Трудно угадать исход такого суда. Но, несомненно, Нунули-Повелитель начал одну из своих хитрых игр. В конце концов теперь выяснится тайная цель Нунули.

Гиена-офицер сказал с уважением:

— Меня просили обеспечить ваше присутствие на суде в качестве свидетеля.

Модьун колебался. Но что еще он мог сделать? Он постоянно думал о том, что должен позволить этим негодяям делать все так, как они того желают. Победив без борьбы, они должны будут успокоиться — такова была его философия.

Тем не менее Модьун помнил и то, к чему еще час назад призывал людей-животных. И, хотя обвинение не казалось очень серьезным и, вероятно, было только частью другого, большего плана, направленного против него, он задал главный вопрос: