Елена Асеева - Коло Жизни. Зачин. Том второй

Весьма длинная, сухопарная рука нежданно появилась пред ее взором с тонкими, долгими, конической формы перстами, объятая золотым свечением, и вроде как набрякшая, отекшая от того света в районе предплечья. Златая кожа слегка подернулась коричневыми искорками, сошедшимися по одной линии начиная от кончика указательного перста вплоть до локтевого сгиба, рывком надорвалась та сияющая плоть, громко заскрежетав и лопнув, выпустило оттуда небольшое в размахе, одначе вельми мощное сияние. Невдолге зависнув над разошедшейся плотью, смаглой костью с мельчайшими вкраплениями в ней насыщенного цвета огненных искр, над оранжевыми паутинными кровеносными сосудами и ажурными нитями кумачовых мышц, жилок тот яркий комок с округлой макушкой и тонким изогнутым, словно у капли воды, остроносым хвостиком, резко сорвавшись с места, направила свой полет в темное… точнее черное, подсвеченное, где-то вдалеке россыпью белых брызг пространство. Слегка вторящее тому видению настойчиво-монотонным шорохом, схожим с человеческим шепотом.

Девушка туго вздохнула, и, опустив дотоль поднятую ввысь голову и устремленный в голубизну небосвода взгляд обозрела лежащие пред ней дали земель и идущего ей навстречу неспешной поступью по ездовитой полосе Златовласа. Владелина знала, что у ее любимого товарища также как и у нее до сих пор не было детей. Хотя альвы утверждали, что его жена Грёза совершенно здорова, в целом, как и сам Злат. Спросить по какой причине ее любимый товарищ не имел детей, всегда было неудобно, а особенно это стало тягостно теперь, когда молодая женщина собиралась стать матерью. Златовлас был высоким, крепким юношей с широкими плечами и богатырским сложением. Его желто-пшеничные волосы короткими прядями, словно выжаренные на солнце, лежали на голове, а серые очи смотрели всегда на Владу с какой-то затаенной болью. Обряженный в белую рубаху и серые холщевые шаровары, обутый в мягкие сапоги, Злат сжимая в руках лук да с ковчаном, висящим за плечами, явно возвращался с охоты. Это понималось еще и потому как подле его ног задорно повиливая хвостом бежал брат Удалого, бело-коричневый пес, по клику… кличке Пылай, уж и неведомо почему прозванный таковым чудным величанием.

За эти годы Владелина и Златовлас встречались дюже редко, и не только, потому что тех встреч не допускали альвы и гомозули, но и потому как их всегда избегал сам юноша. Вот даже и сейчас, он явно замедлил свою поступь, давая время божеству уйти. И Владу это почувствовала и вроде сызнова увидела горящее облако света-лучицу, схожую с каплей воды и являющееся основой ее естества, а быть может основой всего того, что находилось на этом лугу, на этой планете и обобщенно во Вселенной. А после нежданно ощутила потребность поговорить с себе подобным… ибо поняла, что сама доводится лишь оболочкой того важного, божественного, что сокрыто в ней.

Златовлас еще немного медлил, оглядывая лежащую позадь молодой женщины дорогу, но так как кроме прилепленной к ней Лярвы никого более не узрел, прибавил шагу. Пылай подбежав к девушке, еще шибутней завилял своим хвостом, торопливо обнюхал подол зеленого сарафана и чегой-то по-свойски проскулив, в виде приветствия, побежал дальше.

– Здравствуй, Злат! – по-доброму приветила юношу Владелина, и ласково ему улыбнулась.

– Здравствуйте, любезная моя госпожа, – с нежностью выдохнул Златовлас, своим густым напоминающим чем-то голос Воителя басом, и, остановившись в шаге от нее, не менее тепло оглядел с ног до головы. – Что вы делаете тут одна? – и бросил взволнованный взор позадь Влады на стоящую, точнее нависающую подле ее плеча Лярву, о коей им было запрещено говорить, спрашивать тем более у божества и даже смотреть.

– Да, так, – пожимая плечами, молвила молодая женщина. – Стою, смотрю на даль земли и думаю… Знаешь, о чем я думаю Злат?

– Нет, госпожа, – нескрываемо полюбовно отозвался юноша, и его светлое лицо еще ярче озарилось улыбкой.

– Я думаю о своем ребенке, – Владелина немедля засияла от тех слов… и не просто устами, а переливами света, что наполняло ее естество, а после махонистый в размахе луч точно солнечного светила коснулся ее головы, а может то вспять он выбился именно из головы. – Скоро у меня родится малыш… сын… знал бы ты Злат, как я его ждала и жду. А Кали и Вещунья Мудрая хотят меня вновь осмотреть, но я чувствую… Чувствую, это может навредить ему… Ему моему милому сыночку, потому как я такая хилая, больная и все время была такой с самого детства.

– Вы, самая лучшая госпожа, – голос Златовласа пропел, как это делали струны гуслей под его умелыми пальцами. – Самое прекрасное создание, что было, есть и когда-либо будет в моей жизни.

– Это потому у вас с Грёзой нет детей? – вопросила почти шепотом девушка и затаила дыхание, негодуя на себя за то, что влезла туда, где правят, живут лишь двое.

– Не только. Потому как я любил и буду всегда любить тебя, Владу, одну, – с горячностью и мощью своего басистого гласа откликнулся парень, переходя с уважительного величания на более близкое присущее человеческим страстям. – Это еще и потому что в Грёзе никогда не было, – юноша на миг прервался, а после с особой значимостью дополнил, – не было движения жизни… порывистости… горячности. Она вроде и жива, вроде ходит, смеется, целует, а все же действует и поступает только по каким-то не ясным мне, точно вставленным истинам. Грёза не умеет сделать, что-то со стремительностью, как делала всегда ты. В ней нет задумчивости и одновременно ретивости. Она не может любоваться закатами и наслаждаться раздолью цветущего луга. Ей безразлично голубое небо и надвигающееся на землю рокотание грозы. Все эти понятия, вещи, явления имеют для нее существования, лишь потому как она их видит и они созданы таковыми Богами. Но любоваться их божественной красотой аль мощью она не умеет, вероятно, в ней нет понимания благолепия. Нет какой-то основы, на которой строится красота нашей Земли от жужжания пчелы до раскатов грома, от трепетания листа до стремительного порыва ветра. Грёза не смотрит на ночное небо, ибо не видит в том сине-черном мареве звезды, мерцающие серебристыми переливами света, каковые иноредь похожи на кружащих в хороводе светлячков. Она не зрит этого дивного, мощного мира который нельзя не любить больше собственных нужд, за движением коего неможно наблюдать, не восторгаясь али плача.

Златовлас смолк и замер, а Владелина медленно перевела взор с его изменяющегося во время речи лица, приобретающего то трепетное состояние, то взволнованное, а то и вовсе болезненное, на раскинувшееся над ними глубокое, будто бездонная пропасть, небо с плывущими облаками, рыхлыми и, похоже, резкими движениями мотыги, разорванными на комья, да нежно улыбнувшись, чуть слышно дыхнула: