Пол Андерсон - Кокон [ Межавт. сборник]

— Зато я в этом не сомневаюсь, — бросил Ганноуэй.

— Вы просто не успеете. У Абрамса хватит денег, чтобы послать на Марс новую экспедицию, и у него хватит ума отправить туда людей, которым марсиане пожелают передать чертежи.

— Что ж, в этих словах есть зерно… — пробормотал Ганноуэй себе под нос. Когда он вновь поднял глаза, в них светилась какая-то жуть: — Конечно, мистер Коскинен, вы — герой, вы действительно спокойно относитесь к смерти… Рад за вас. Но вот позволите ли вы так же спокойно умереть своим друзьям? Из-за своего геройства, а?

Трембецкий раздраженно плюнул на пол:

— Ну, Пит, разве он не негодяй?

— Он прав, — вздохнул Ганноуэй. — Я негодяй, но я поступлю именно так, как сказал. Есть вещи поважнее чьей-то жизни или смерти. В нашей игре слишком высока ставка.

Коскинен почувствовал, как по телу волнами побежали озноб и жар.

— Если вы их убьете, вы никогда, слышите, никогда не получите кокон! — в бешенстве крикнул он.

— О, нет, — с улыбкой протянул Ганноуэй, — я вовсе не имел в виду мгновенную смерть. Вы продержитесь в коконе дня три-четыре, максимум пять. Для миссис Кордейро эти дни тоже будут немного неприятны. Она проведет их у вас на глазах. Но пока вы живы, у нее тоже будет надежда.

Лицо Вивьен побледнело, как мел. Она пыталась что-то сказать, но произнесла лишь с третьей попытки:

— Не обращай внимания, Пит. Что бы ни случилось.

— Вы помните где оборудование? То самое. Отлично. Принесите его сюда, — приказал Ганноуэй помощникам.

Хилл и Риколетти вышли, и Ганноуэй, закурив, уселся в кресло с довольным видом.

— Почему вы замолчали? Можете поговорить друг с другом, — предложил он.

— Ви, — хрипло позвал Коскинен.

Она несколько раз глубоко вздохнула.

— Не переживай за меня, Пит. Я не хочу жить, если мною станут управлять такие ублюдки…

— Э нет, постойте, — запротестовал Томпсон. — Вы что же думаете, нам доставляет удовольствие мучить людей?

— А почему бы и нет? — ответил Трембецкий.

— Послушайте, — напористо сказал Ганноуэй. — Я уважаю ваши убеждения. Вы не представляете, с какой радостью я видел бы вас среди своих друзей. Вы могли бы принести огромную пользу нашему делу, всей планете, ведь, если я и согласился с тем, что негодяй, это вовсе не значит, что я враг рода человеческого. И если вам суждено погибнуть от моей руки… Я даже не знаю удастся ли мне когда-нибудь отмыть руки от вашей крови… Но если я позволю вам уйти, сколько крови прольется тогда?

— Да замолчите вы! — рявкнул Трембецкий. И тут же обратился к Коскинену: — Питер, я вырублюсь быстро. Меня пытать не имеет смысла. Проще пристрелить. Но… — Голос его предательски дрогнул. — Но если я сломаюсь и попрошу вас выключить поле, обещайте мне, что вы этого не сделаете. Вы поняли?

Коскинен почти не слышал его слов, раздавленный ужасом предстоящего зрелища. От волнения глаза застилала пелена.

— Твое решение? — спросил он Вивьен. — Как ты скажешь, так и будет.

— Я уже все решила, — ответила девушка — Ты должен остаться внутри.

— Нет, подожди, ты не поняла… Ведь все это политиканство лично для тебя ничего не значит. Ты ненавидишь Маркуса, но Ганноуэй с шайкой может гарантировать тебе, что с Маркусом они разделаются обязательно. Это не твоя игра, Ви. Поэтому я хочу, чтобы ты знала, на что идешь…

Она ответила ему с улыбкой, которая далась ей с неимоверным трудом:

— А ты, оказывается, трус, Пит. Хочешь переложить на меня ответственность.

— Пойми, я не вправе решать один. Ведь дело касается не меня… — с мольбой в голосе произнес Коскинен.

— Ладно. Тогда я тебе скажу, Питер. — Ты остаешься внутри. Я не очень ценю жизнь. Последние годы она меня не баловала, так что если и оборвется — невелика потеря!

— Не говори так!!

— Ты только не переживай, — тихо проговорила она. Ганноуэй нанизывал друг на друга колечки дыма Советники нервничали. Риколетти и Хилл задерживались, а время играло на руку Коскинену.

— А как быть с тем о-чем-мы-все-знаем? — спросил Трембецкий.

«Детонатор» — вспомнил Коскинен, похолодев от внезапно вспыхнувшей надежды и страха. Но сразу же подумал, что лучше смерть именно так, мгновенно, чем мучиться несколько дней от жажды и голода Тем более, став свидетелем страданий Вивьен.

— Нет, — без колебаний ответила она — Я не могу. Это невозможно.

— О чем вы болтаете? — рявкнул Бросен, но в этот момент дверь номера открылась, и в нее протиснулись Риколетти и Холл, неся за ручки большой ящик и толстый моток пластикового шнура.

— Где поставим? — спросил Холл.

Ганноуэй вздохнул, но ответил быстро. Видимо, решение он принял заранее.

— Ставьте прямо здесь, возле двери в спальню. Из-за этого поля тут стало слишком тесно.

Риколетти расстелил перед дверью большую пластиковую простыню.

— Чтобы потом не пришлось мыть полы, — проговорил он с усмешкой.

Моток шнура Хилл бросил к ногам Уошберна.

— Свяжи этого парня как следует.

Трембецкий вздохнул и прошептал, как молитву, что-то по-польски. Он не сопротивлялся — ни когда его вели к креслу, ни когда привязывали. Он лишь тихо звал: «Пит…» На третий раз Коскинен услышал его.

— Да, Ян?

— Пит, посмотри на меня внимательно, — Трембецкий перешел на «ты», но ни Коскинен, ни он сам этого не заметили. — Послушай, я мертвец. Что бы ни случилось, не забывай, что ты — гражданин Соединенных Штатов. Жаль, я не увижу, как в эту комнату ворвутся морские пехотинцы…

— Господа, — проговорил Ганноуэй. — Отдайте мне кокон, и вы проживете еще не один десяток лет.

Трембецкий не обратил на него никакого внимания.

— Теперь слушай очень внимательно, Пит. Мне уже все равно. Я прожил долгую жизнь, и в один прекрасный день понял, что больше не боюсь смерти. А я повидал много ее в самых различных обличьях. Меня ничто больше не держит, жена умерла, дети давно взрослые. И я всегда считал, что лучше умереть сражаясь, чем стать рабом. Ты понимаешь?

Коскинен растерянно кивнул. Сквозь неистовое сердцебиение и головокружение, он смутно почувствовал, что Трембецкий хочет сообщить ему что-то важное. Но он никак не мог заставить себя сосредоточиться.

— Запомни, Пит, если у тебя появится шанс, забудь обо мне, — продолжал Трембецкий. — Я успел испытать все, что дает человеку жизнь. Но вы с Вивьен молоды, и в твоем распоряжении есть бесценная для мира вещь — кокон. Однажды и у меня в жизни был похожий случай, еще там, в Европе, когда я отдал приказ бомбить городок, в котором нескольких моих друзей держали как заложников. Они все погибли… Но мы были обязаны взять этот город. И я никогда после не испытывал угрызений совести. Так и ты сейчас должен забыть о том, что я рядом.

Ганноуэй, подозрительно глядя на Трембецкого, поднялся на ноги: