Брайан Олдисс - Лето Гелликонии

Сказав так, СарториИрвраш выдохнул облако душистого дыма.

— Прекрасную королеву я сумел увидеть только мельком, — начал свой ответ Билли Ксиао Пин. — Зачем мне сидеть здесь в мучении и бесполезности, пропадать до смерти, если вдруг окажется, что правда, которую я скажу вам, вас по какой-то причине не устроит?

Билли вспомнил МирдемИнггалу, быстро прошедшую мимо него в облаке легчайшего муслина своего одеяния.

Не дожидаясь ответа от советника, он начал свой рассказ. Его слушали двое: фагор, неподвижно стоящий у грязной стены, и старик, сидящий на скрипучем стуле. Мухи продолжали свою монотонную жужжащую песню. Из внешнего мира не доносилось ни звука.

— По пути ко дворцу я видел флаг с девизом на олонецком: «Вся мудрость мира существовала всегда». По-моему, это далеко не так. Это может быть истиной с религиозной точки зрения, но с точки зрения науки это — ложь. Конечно, истина состоит из фактов, с трудом открываемых, и гипотез, раз за разом проверяемых и перепроверяемых, — там, откуда я прибыл, правда зиждется только на фактах, и новые факты способны вычеркнуть из бытия старую истину в любой момент. Как вы сами сказали, истинное знание никогда не постигается легко; так вот, по-нашему, существует некая метаструктура знания, которую мы называем наукой.

Мой мир, Аверн, искусственного происхождения. Своим появлением он обязан науке и процессу применения науки на практике, который мы зовем технологией. Вы удивитесь, когда узнаете, что раса, существующая на далекой планете, называющейся «Земля», и к которой я принадлежу, на самом деле много моложе вас, гелликонцев. Дело в том, что нам, землянам, не приходилось преодолевать невозможные препятствия, выставляемые на вашем пути развития природой, в результате чего мы развивались быстрее.

Билли замолчал, пораженный сорвавшимся с собственных уст словом «Земля», столь невозможным, по его мнению, в данной обстановке.

Потушив вероник о столешницу, советник стиснул голову руками. Его голова раскалывалась от боли. Воздух в камере был невыносимо душен. Он не успевал следить за словами молодого и наглого собеседника, то и дело его разум переносился мыслями к королю, в памяти его всплывал образ нагого монарха с мечом в руках и как его меч с силой впивается в балку над его головой. А заключенный продолжал говорить и говорить.

Там, откуда предки Билли Ксиао Пина были родом, космос был изучен и знаком, как садик на заднем дворе. По ходу дела чужак упоминал желтые звезды класса G возрастом в пять миллиардов лет. Звезды такого рода обладали малой яркостью и температура на их поверхности достигала каких-нибудь 5600 градусов некоего Кельвина. К таковым, как оказалось, относился и Беталикс. Упомянув об этом, Билли заговорил о единственном обитаемом мире Беталикса, Гелликонии, во многом напоминающем его родную далекую Землю, однако более древнюю, холодную, серую, с медленно развивающейся жизнью, за огромное количество веков прошедшую путь от простейших организмов до теперешних высших видов людей и животных.

Восемь миллионов лет назад по земному летосчислению Беталикс и его планетарная система вошли в область космоса повышенной звездной скученности, где имелась двойная звездная система, состоящая, по мнению Билли, из звезд типов А и С. Проходя мимо этой звездной пары, Беталикс оказался притянутым могучим гравитационным полем звезды А. Свойства этой звезды разительно отличались от свойств Беталикса. Относительно молодая по космическим меркам (всего десять-одиннадцать миллионов лет) яркая звезда развивалась по-своему, не похоже на обычный путь развития остальных звезд. Превосходящее радиусом Беталикс в семьдесят раз и пылающее в два раза жарче его, светило А, сверхгигант, уже приближалось к своему закату.

Превозмогая отупляющую усталость, советник слушал как мог внимательно, но улавливал и понимал очень мало. Ощущение близкой опасности вдруг овладело им. Перед глазами у него плыло, его сердце заходилось, то колотилось быстро, так что, казалось, слышно было во всей комнате, то вдруг сбрасывало обороты почти в два раза. Снова выудив из кармана мешочек с благовониями, он глубоко вдохнул их запах.

— Все, болтовни на сегодня хватит, — вдруг сказал он, прервав Билли на полуслове. — Я знаю все о таких, как ты, о них говорится в древних летописях, таких называют: «говорящие необычное и насмехающиеся над мудрецами». Возможно, то, что мы почитаем за окончательную истину, на самом деле полная иллюзия… если так, то нам не избежать страдания, хотя и нет в этом ничего удивительного. Всего два дня назад — меньше чем пятьдесят часов — королева королев, обвиненная в заговоре, покинула Матрассил, а шестьдесят один мирдолатор были убиты с крайней жестокостью… Вот что случилось, а ты сидишь и рассказываешь мне здесь сказки о том, как солнца, словно шлюхи, носятся туда-сюда, болтаешь всякую чушь…

Выбивая дробь пальцами одной руки и отгоняя мух другой, Билли думал. Невдалеке от него стоял с закрытыми глазами Лекc, столь же неподвижный, как предмет меблировки.

— Я и сам мирдолатор. Многие из преступлений, отнесенных к государственной измене, можно возложить и на меня. Но я привык к тому, что служу королям… а он слишком привык к тому, чтобы находиться в услужении у святош. Жизнь так не любит беспокойства… Можешь ты сказать мне, что за тревоги ожидают нас завтра?

— Для ученого вы слишком много внимания уделяете окружающей реальности, — заметил Билли. — В этом отношении вы напоминаете мне моего Наставника, оставшегося на Аверне. Он не верил в реальность существования Гелликонии. А вы не верите в существование Вселенной. Размер вашего умвелт не превышает границ этого дворца.

— Что значит умвелт?

— Степень вашей проницательности по отношению к миру.

— Вижу, тебе нравится разыгрывать из себя мудреца. Что ж, если ты так умен, тогда скажи, верно ли то, что на самом деле хоксни полосатые, а не гладкие, как это считается повсеместно, и полоски их проявляются только при наступлении Весны Великого Года?

— Конечно, верно. Животные и растения, каждое по-своему пытаясь выжить, разными способами приспосабливаются к коренным переменам климата, которые несет с собой смена времен Великого Года. На вашей планете с некоторых пор существует двойная биология и ботаника, одна половина которых следит за старым светилом, как прежде, другая — за новым.

— Ты снова все сводишь на два солнца, светящих нам с небес. Лично я считаю, и мнение мое подкреплено почти тридцатисемилетним жизненным опытом, что два наших небесных странника предназначены служить нам вечным напоминанием о двойственности всей природы, о душе и теле, жизни и смерти, и кое-чем другом, что непосредственно направляет жизнь людей, — о жаре и холоде, свете и тьме, добре и зле.