Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 10

А над всем этим то и дело всплывали слова рассуждений Джубала, эти рассуждения тревожили его больше всего. Он изучал их, сравнивая с тем, чему его учили в Гнезде для малышни, пытаясь найти мост, с помощью которого можно преодолеть языковые различия — того языка, на котором он думал, и того, на котором учился думать. Слово «церковь», часто мелькавшее в речах Джубала, представляло наибольшую трудность. В марсианском аналогичной концепции не было, разве что, если взять и «церковь», и «преклонение», и «Бог», и «паству», и множество других слов и приравнять их к всеобъемлющему единому слову, с которым его ознакомили еще в период ожидания начала роста… а затем снова перевести эту концепцию на английский в виде той фразы, которая была отвергнута (конечно, по разным причинам) и Джубалом, и Махмудом, и Дигби.

ТЫ ЕСТЬ БОГ. Теперь он был ближе к пониманию значения этой фразы на английском, хотя она и была лишена той неизбежности, которая была свойственна марсианскому представлению о мире. В уме он сопоставил английскую фразу и марсианское слово и почувствовал, что близок к тому, чтобы грокк. Повторяя их многократно, подобно адепту, твердящему, что «драгоценность в лотосе», он погрузился в нирвану.

Незадолго до полуночи Майк ускорил работу сердца, обрел нормальное дыхание, проверил работу всех органов тела, распрямился и сел. Еще недавно усталый и измотанный, сейчас он был полон ощущением радости и легкости, голова была свежа, а он весь устремлен к деяниям, ожидавшим его впереди.

Он ощущал чуть ли не щенячью потребность в общении, такую же сильную, как недавняя жажда тишины. Он вышел в холл и страшно обрадовался, что встретил там брата по воде.

— Привет!

— О! Хелло, Майк! Ты выглядишь как огурчик.

— Отлично себя чувствую. А где все остальные?

— Спят. Бен и Стинки час назад отправились домой, а прочие пошли ложиться.

— О! — Майк огорчился, узнав об отъезде Махмуда. Он хотел объяснить ему, что теперь он грокк по-новому.

— Я уже тоже ложилась, да захотелось перекусить что-нибудь. А ты не голоден?

— Еще как голоден!

— Пошли! Там есть холодный цыпленок, и я поищу еще чего-нибудь.

Они спустились в кухню и щедро нагрузили подносы.

— Давай уйдем из дома, ночь такая теплая.

— Это ты здорово придумала, — согласился Майк.

— Так тепло, что можно искупаться. Настоящее индейское лето. Я включу прожектора.

— Не надо, — ответил Майк, — я сам понесу поднос.

Майк великолепно видел в темноте. Джубал считал, что ночное зрение возникло у Майка под влиянием условий, в которых он рос. И Майк грокк, что это правда, хотя и не полная, — его приемные родители научили, как нужно смотреть. Что же касается теплой ночи, то он чувствовал бы себя отлично голым даже на Эвересте, но его братья по воде очень плохо переносили перепады температур и давления атмосферы. Майк относился к их слабости с пониманием с тех пор, как узнал о ней. Сам он сейчас больше всего мечтал увидеть снег, — он знал, что каждый крошечный кристаллик воды жизни строго индивидуален, — читал об этом, — и ему очень хотелось походить по снегу босиком и поваляться в сугробах.

А сейчас он был рад и теплой ночи, и милой компании своего брата по воде.

— О'кей, бери поднос. А я включу подводное освещение. Чтобы поесть, нам хватит и его.

— Чудесно. — Майк любил смотреть, как свет проходит сквозь водную рябь. Это было благо — добрая красота.

Они поели у бассейна, потом легли на траву и стали любоваться звездами.

— Майк, это — Марс? Верно, ведь Марс? Или Антарес?

— Это — Марс.

— Майк, а что они делают на Марсе?

Майк колебался. Вопрос был поставлен слишком широко для его бедного английского языка.

— На той стороне, что поближе к горизонту, — в южном полушарии — сейчас весна. Учат растения расти.

— Учат расти?

Он искал нужные слова.

— Ларри тоже учит их расти. Я помогал ему. Но мой народ — марсиане — теперь я грокк, что вы — мой народ, — они учат растения иначе. На другом полушарии становится холоднее, и оставшихся в живых, переживших лето нимф забирают в гнезда, чтобы ускорить созревание. — Он помолчал. — Из людей, оставшихся на экваторе, один умер во плоти, остальные горюют.

— Да, я слышала. В «Новостях» сообщали.

Майк новостей не слышал. Он и не знал об этом, пока его не спросили.

— А им не следовало бы горевать. Мистер Брукер Т. В. Джонс, техник-пищевик первого класса, вовсе не опечален. Старейшие лелеют его.

— Ты его знал?

— Да. У него было свое лицо, темное и прекрасное, но он страдал от тоски по дому.

— О Боже, Майк… А ты не тоскуешь по дому? По Марсу?

— Сначала тосковал, — ответил он. — Я был всегда одинок. — Он повернулся на бок и крепко обнял ее. — Но теперь я больше не один. Я грокк, что никогда не буду теперь один.

— Майк, милый…

Они поцеловались и продолжали целоваться без конца, пока его собрат по воде не сказала, задыхаясь:

— О Боже! Еще сильнее, чем в первый раз.

— Тебе хорошо, брат?

— Да! Еще как! Поцелуй меня крепче.

Спустя бесконечно долгое время по космическому календарю она спросила:

— Майк? Это… я хочу сказать… ты знаешь?

— Я знаю. Так растут теснее. Мы становимся все ближе.

— Ну… я давно уже готова… Боже, мы все давно готовы… но… не волнуйся, милый… чуточку повернись, я тебе помогу.

Когда они слились и грокк вместе, Майк сказал очень тихо и торжественно:

— Ты есть Бог!

Она ответила ему, но не словами, а потом, когда она грокк все ближе и ближе, и Майк почувствовал, что он почти готов умереть во плоти, ее голос заставил его вернуться назад:

— О… О… Ты есть Бог!

— Мы грокк Бога.

На Марсе люди уже приступили к строительству герметических куполов для мужской и женской групп, которые должны были прибыть со следующим кораблем. Дела шли куда быстрее, чем ожидалось, так как марсиане оказывали колонистам большую помощь. Часть сэкономленного времени пошла на разработку плана дальнего прицела — расчетам возможности высвободить из песков Марса связанный кислород. Это могло сделать планету более пригодной для будущих поколений землян. Старейшие и не помогали, и не мешали разработке плана. По этому вопросу они еще не вынесли суждения. Медитации подводили их все ближе и ближе к важнейшей критической точке, которая должна была определить развитие марсианского искусства на многие тысячелетия вперед.

На Земле продолжались выборы. Один поэт-модернист издал ограниченным тиражом томик своих стихов, состоящих из одних знаков препинания и интервалов между ними. Журнал «Тайм» поместил на них рецензию и заметил, что было бы недурно печатать в таком виде ежедневные бюллетени Федеральной Ассамблеи. Началась мощная кампания в пользу торговли репродукционными органами растений, цитировали миссис Джозеф Дуглас (известную своей книгой «В тени Величия»), будто бы сказавшей: «Я не могу себе представить стола без цветов и салфеток». Тибетский свами из Палермо (Сицилия) объявил в Беверли-Хиллз о недавно обнаруженной им древней науке Йоги: обучение пульсирующему дыханию, что укрепляет как прану, так и космическое притяжение полов. Его челы должны были сидеть в позе матсиендрасана, одетые в одни лишь домотканые набедренные повязки, в то время как он громко скандировал Риг-Веду, а один из его помощников-гуру в другой комнате изучал их кошельки. Правда, из последних ничего не пропадало — цель обследования была гораздо более далеко идущей.