Роберт Хайнлайн - Миры Роберта Хайнлайна. Книга 13

Ребенок — маленькое, злобное, белобрысое отродье, предназначенное разочаровывать всех, кто его задумывал и воспитывал, — увидев, что у него осталось еще несколько монеток, обменял их на диетические конфеты («Псевдосласти «Дед Мороз» — во всей банке ни единой рези в животике»). Продажа была просуммирована со многими ей подобными и нашла отражение в отчетности Корпорации торговых автоматов в Сиэтле.

В цифрах на фотостате, который держал в руках Гамильтон, сломанная копилка и все ее взаимосвязи проступали крохотным фрагментом сверхмикроскопических данных, неразличимых даже в пятом знаке после запятой. Составляя прогноз, Монро-Альфа слыхом не слыхал об этой копилке — да и никогда не услышит! — но подобных копилок были десятки тысяч, а за ними стояло неисчислимое количество предпринимателей — везучих и невезучих, проницательных и тупых; миллионы производителей, миллионы потребителей — и каждый со своей чековой книжкой, каждый — с печатными символами в бумажнике; мощными символами — как их ни называй: деньги, бабки, гроши, вампум, наличные, шекели, капуста…

Все эти символы — и те, что звенят, и те, что складываются, и особенно те, что являют собой лишь абстракцию, подписанное честным человеком обещание, — все эти символы или их скрупулезно отраженные тени проскользнули сквозь бутылочное горлышко компьютера Монро-Альфы и обрели там вид угловых скоростей, кружения трехмерных эксцентриков, электронных потоков, отклонений напряжения и всяческих прочих сложностей. И все это многообразие составляло динамическую абстрактную структурную картину экономической жизни полушария.

Гамильтон рассматривал фотостат. При повторном вложении накопившегося капитала требовалось увеличить субсидирование розничных продаж на три и одну десятую процента и увеличить месячный доход граждан на двенадцать кредитов — если только Совет экономической политики не решит распределять прирост общественного дохода иным способом.

— «С каждым днем я становлюсь богаче», — резюмировал Гамильтон. — Знаете, Клифф, эта ваша денежная машина — чудесное приспособленьице. По-истине курочка, несущая золотые яйца!

— Понимаю вашу классическую аллюзию, — согласился Монро-Альфа, — однако интегратор ни в каком смысле не является производящей машиной. Это лишь компьютер, сопряженный с интегрирующим предиктором.

— Знаю, — рассеянно отмахнулся Гамильтон. — Скажите-ка, Клифф, а что будет, если я возьму топор и вдребезги разнесу эту вашу игрушку?

— Вас станут допрашивать, чтобы выяснить побудительные причины.

— Не пытайтесь казаться глупее, чем вы есть. Что случится с системой экономики?

— Полагаю, — проговорил Монро-Альфа, — вы хотите, чтобы я отметил, будто заменить машину невозможно? Любой из интеграторов региона мог бы…

— Разумеется. К черту их все.

— Тогда мы окажемся вынуждены прибегнуть к утомительным статистическим расчетам. Произойдет задержка на несколько недель — пока накопившиеся ошибки не будут исправлены в следующем прогнозе. Но ничего особо существенного не случится.

— Все это ерунда. Я хочу понять вот что: если никто не станет подсчитывать количество кредитов, которые необходимо выпустить, чтобы сбалансировать производство и потребление — что произойдет в этом случае?

— Ваше гипотетическое допущение так далеко от реальности, что теряет всякий смысл, — заявил Монро-Альфа. — Но если принять его, несомненно случится серия кризисов и бумов — наподобие тех, что имели место в начале двадцатого века. В предельном случае они могли бы даже привести к войне. Но ничего подобного, разумеется, не произойдет — структурная природа финансов слишком глубоко вросла в нашу культуру, чтобы псевдокапитализм смог вернуться. Всякий ребенок понимает основы расчетов и производственного баланса — для этого даже начальной школы кончать не надо.

— Я не понимал.

Монро-Альфа снисходительно улыбнулся.

— Трудно поверить. Вы же знаете Закон Стабильных денег.

— В стабильной экономике эмиссия денег, свободных от долгов, должна равняться сумме добавочных капиталовложений, — процитировал Гамильтон.

— Именно. Но это формулировка Рейзера. В целом мышление у Рейзера здравое, но он обладает удивительным талантом туманно излагать самые простые вещи. Можно объяснить это гораздо проще. Экономические процессы столь разнообразны в деталях и влекут за собой так много отложенных действий, что человек не в состоянии осмыслить их, не прибегая к системе символов. Эту систему мы называем финансами, а символы — деньгами. Символическая структура должна абсолютно точно соответствовать физической связи между потреблением и производством. Мое дело — следить за действительным развитием процессов и давать Совету экономической политики рекомендации, на основании которых производятся изменения в структуре символов, приводящие ее в соответствие с физической структурой.

— Будь я проклят, если вы изложили это хоть чуточку проще, — пожаловался Гамильтон. — Ну да ничего — я ведь не говорил, будто не понимаю этого сейчас; я лишь сказал, что не понимал, будучи ребенком. Но если по чести — не проще ли было бы установить коллективную систему и покончить с этим?

— Структура финансов является универсальной теорией и приложима к любому типу государственного устройства, — покачал головой Монро-Альфа. — Завершенный социализм будет так же нуждаться в структурной точности расчета цен, как и свободное предпринимательство. Соотношение уровня общественной собственности с уровнем частного предпринимательства — вопрос культуры. Пища, например, конечно, бесплатна, однако…

— Остановитесь, дружище. Вы только что напомнили мне об одной из двух причин, по которым я к вам заглянул. Как насчет обеда? Вечер у вас не занят?

— Частично. В девять у меня свидание с ортосупругой, но до того я свободен.

— Вот и хорошо. Я нашел новый платный ресторан в Меридиэн-Тауэр. Это будет сюрприз вашему пищеварительному тракту — гарантирую либо расстройство желудка, либо сражение с шеф-поваром.

Монро-Альфа заколебался — ему уже случалось участвовать в гастрономических авантюрах Гамильтона.

— Может, сходим в нашу столовую? Зачем платить наличными за плохой обед, если хороший включен в вашу основную прибыль?

— Потому что еще один сбалансированный обед окончательно меня разбалансирует. Пошли.

— Не хочу бороться с толпами, — покачал головой Монро-Альфа. — Честное слово, не хочу.

— Признайтесь, люди вам не нравятся ?

— Неприязни они мне не внушают. По крайней мере, каждый в отдельности.

— Но они вам не нравятся. А мне по душе. Люди забавнее, чем кто бы то ни было. Сохрани Боже их маленькие глупые сердца — они способны порой на самые безумные вещи.