Яна Завацкая - Холодная зона

— Но ведь и сама южная Польша — это в основном, как у них называют, зона развития. Там очень бедно. Зачем же им еще территории? — спросил Дима.

— Так ведь Зона Развития — это как раз для капиталистов очень важно! — воскликнула Ли, — даже важнее, чем территория Федерации. В ЗР они все производят, что нужно для жизни, добывают ископаемые и так далее. В ЗР живет как раз пролетариат, который удобно эксплуатировать. Федерация разделена по-прежнему на разные государства — США, Гренландия — она теперь независимая, конечно, потом Франция, Германия, Австралия… И вот каждое государство стремится захапать как можно больше территории ЗР. Подконтрольной, хотя официально так не считается. Официально Польша независимая страна, например, но фактически с нее кормится Германия.

Остаток Германии, конечно. Естественно, Германии важно, чтобы Польша была как можно больше. Жизненно важно. Да и Франции тоже. Поэтому у нас ловили и немецких, и французских военных, но больше всего это сами поляки, они в армию рвутся, это в ЗР хороший способ прокормить семью. Кроме того, есть еще всякие «повстанческие армии», которые якобы стремятся освободить родину от тоталитаризма. В смысле, они считаются белорусскими, но располагаются на территории Польши — вот они лезут больше всего, это фактически банды. Белорусов там очень мало, там все больше поляки, литовцы и даже арабы встречаются. Они живут за счет набегов за границу — им и хозяева за это платят, и грабят они, если получается. С этим бандами проблем больше всего, техники у них мало, их ловят с собаками, перестрелки бывают. Это часто

— А там плохо живут, в Польше? — спросила Марина, — ты сама там была?

Ли задумалась, просчитывая про себя, что можно сказать, а что нет.

— Да, я ведь была в разведке. Я была там на территории. Ну что сказать? Вблизи границы живут не так уж плохо. Нормально живут, сравнимо с нашими деревнями, например, где еще нет техники современной. Обычная традиционная жизнь, свое хозяйство, скотина, огород… Там земля еще достаточно плодородная. И главное, там живут в основном семьи солдат и пограничников, а им платят. Ну эти банды еще — они порой и мирных поляков в пограничье грабят. А вот если дальше проехать, в глубь страны… — Ли замолчала. Рассказывать ли им, что она была в Кракове? Она решила, что лучше не стоит. — Там страшненько. Даже у нас в призонье — и то не так. Безработица — процентов 80. Земли нормальной мало, и она вся в руках европейских фирм, там работников нанимают, фермеров нет. Безработные реально мрут от голода, я видела сама. Вот те, кому посчастливилось работу найти — на заводе или на полях — те живут за колючей проволокой, потому что иначе другие их ограбят.

— Боже мой, ужас какой-то! — Марина стиснула руками виски. Ли кивнула.

— Но самое интересное, что большинство из них все равно ненавидит колд-зону. Это они СТК так называют. Говорят, что у нас тоталитаризм. Что русские их всегда угнетали. Хотя чего уж там угнетали, и когда такое было-то. Да и России никакой уже нет. Но все равно ненавидят именно нас, а на Запад — стремятся. В общем, пропаганда у них работает хорошо.

— Но как же так жить? — спросила Марина, — без надежды, без просвета…

— Большинство из них мечтает попасть в Федерацию. Не мытьем, так катаньем. Это их надежда и просвет, — вздохнула Ли. Она прикрыла веки — множество картин плыли перед глазами. Как рассказать обо всем? Это целую книгу писать надо.

Пятнадцатилетняя голодная и тощая девочка, которая ищет адрес агентства, отправляющего в Европейскую Федерацию проституток — «эскортанток». Парни, строящие планы нелегального перехода границы — охраняемой и простреливаемой. Фермер, который откладывает каждый цент, чтобы отправить сына в Федерацию через какой-то «стипендиальный фонд», причем этот фонд — мошеннический, способ выманивания денег. Целая толпа нищих, матерей с умирающими от голода детьми, больных стариков, у стен Европейского посольства. В надежде, что кто-нибудь милосердный сжалится и возьмет их в Федерацию, на любых правах, хоть нелегально.

Долгие разговоры с отцом Борисом в православной миссии. Большая часть православных, да и католических миссий на территории ЗР давно финансировалась СТК, и многие священники были по совместительству — или даже по основной профессии агентами СТК. Или даже непосредственно кобристами…

Но лучше уж помолчать, чтобы не ляпнуть лишнего. Ли улыбнулась и перевела разговор.

— Когда родители собираются в Вологду? Я слышала, маман все-таки нашла здесь место работы.

Чапай по своему обыкновению расхаживал по классу взад и вперед, постукивая твердыми каблуками.

— Научный коммунизм говорит о классовой борьбе. Между тем, если мы почитаем историческую прессу, документы, то создается впечатление, что классовая борьба имела место в ХХ веке в лучшем случае до 40-х годов. До войны. А потом классовая борьба куда-то исчезла. Ее очень долго не было. Были какие-то освободительные войны против тиранов… национальная борьба. Религиозная борьба — эти знаменитые исламские войны. А вот классовой борьбы будто не было, о ней никто и не упоминал. И даже после Большой Войны никто о классовой борьбе не говорил, кроме коммунистов. Китайцы боролись против американцев, европейцы — против русских, курды — против турков, тибетцы против Китая, и еще было множество мелких восстаний против различных тираний и режимов. И лишь когда компартии во многих местах возглавили движение — опять появилось понятие классовой борьбы, которое сохраняется и до сих пор. Такое впечатление может возникнуть, что и в самом деле такой борьбы не существует, и это выдумка коммунистов, которую они всем навязали. У кого-нибудь есть идеи — это действительно так? Куда девалась раньше классовая борьба? Дарвин?

— Ну во второй половине ХХ-го века в развитых странах пролетариат получил много житейских благ. Социальное государство… вроде как говорили об отмирании пролетариата.

— Неверно, — отрезал Чапай, — даже если бы в развитых странах пролетариат отмер — что тоже неверно, то ведь оставалось множество эксплуатируемых в развивающихся странах, они жили очень плохо, у них были все основания восстать. И они нередко и восставали, кстати говоря. Миледи?

— Но это не называли классовой борьбой!

— Именно! Садитесь, курсант. Вы правы. Само понятие классов и классовой борьбы смертельно опасно для буржуазии. Как можно утверждать, что есть различные классы, и один угнетает другой? Это же значит — открыть людям глаза на происходящее! Ромашка?

— Классовая борьба велась под другими названиями? — выпалила Ли.

— Верно, садитесь. Любой конфликт прикрывался национальными интересами, религиозными или же «борьбой за свободу против тирании» — но на самом деле любой конфликт ХХ-го века имел классовую природу, хотя порой и не такую простую. Подлинно классовые конфликты, например, выступления и стачки на заводах, вообще старались замолчать и скрыть от мира. И лишь после Большой Войны удалось донести до многих правду о том, что происходит: о том, что один класс угнетает другой, и что класс буржуазии должен быть уничтожен, должна быть уничтожена частная собственность на средства производства. Эта подмена терминов долго отлично служила буржуазии. Запомните — буржуазия легко приспосабливается к изменениям, она гибка и умна. Рассмотрим еще один пример мимикрии буржуазии под меняющийся мир. Собственно, сама революционная борьба.