Карл Грунерт - Яйцо археоптерикса. Фантастические рассказы

Большинство газет снабжали сообщение об ожидающемся событии таким вступлением:

«Опять светопреставление! Но хотя на этот раз эта весть идет из ученых сфер, от господ астрономов, доверять ей, мы полагаем, все же следует не более, чем прежним слухам».

За этим вступлением следовал обыкновенно более или менее обстоятельный перечень всех случаев когда-либо предсказывавшейся гибели мира и затем большинство газет заканчивали статью почти одной и той же стереотипной фразой:

«Итак, будем надеяться, что наша добрая старая мать-Земля уцелеет и на этот раз на радость нашим читателям и на посрамление всем злым пророкам, возвещающим с математической точностью день гибели мира».

Нечего и говорить, что юмористические журналы и листки изощрялись изо всех сил в насмешках над самой вестью, и над вестниками-учеными.

В день 3-го июля утренние столичные газеты снова приложили все усердие, чтобы успокоить население и убедить его в неосновательности слухов; все наперерыв приводили известное утверждение Араго о том, что вероятность столкновения Земли с какой-нибудь кометой или другим телом выражается отношением 1:280 миллионов, или — иными словами — такой вероятности все равно, что и не существует совсем.

Вечером того же дня седой старик директор П.-й обсерватории, О. Б. Серватор, читал лекцию перед многотысячной толпой. Таково было желание высших сфер, где, по-видимому, рассчитывали, что разъяснения всемирно известного ученого всего успешнее рассеют неосновательные тревоги.

Старый астроном начал совершенно просто и без всякого пафоса рассказывать историю ожидаемого события, затем перешел к тем особенностям, какими отмечен данный случай для ученых специалистов: во-первых, невидимость надвигающегося небесного тела, которое может быть названо в просторечии кометой, и во-вторых, колоссальность его, вычисленная по производимым им пертурбациям. Элементы орбиты нового мирового тела вполне выяснены — сообщил лектор — и с наибольшей доступной астрономии точностью; на этом основании момент достижения означенным небесным телом нашей земли предвидится 3-го августа текущего года в 3 часа 34 минуты 52 секунды пополудни.

До сих пор собравшаяся многотысячная аудитория слушала соображения и доводы астронома довольно вяло: ведь большая часть этих сведений была уже известна из газет. Но в эту минуту вся тысячеголовая толпа задвигалась, встрепенулась и насторожилась…

Все напряженно ждали великого всеразрешающего, но — официального заявления, что, несмотря на все бесспорные вычисления и предсказания, грозное событие все же не совершится; что будут всевозможные явления — метеоры, падающие звезды — на небе, но серьезной угрозы нашей «сладостной привычке бытия» все же не предвидится; что земля будет беспрепятственно двигаться в мировом пространстве еще бесчисленное множество миллионов лет.

Старик-директор выдержал небольшую, но томительную для аудитории паузу, затем вынул из лежавшей перед ним папки листок и продолжал:

— Вчера на рассвете нам удалось, наконец, получить в нашей обсерватории фотографический снимок с невидимой кометы. Способ, которым это было достигнуто, заключается — изложу это вкратце — в том, что на пластинку наносится светочувствительный слой, который, в противоположность обыкновенным сухим пластинам, чувствителен не к лучам видимого спектра, а к ультрафиолетовой его части, причем длина волны равна приблизительно 200 миллионным миллиметра книзу. Изобретателем этой фотографии невидимого является наш главный ассистент доктор Штейнвег — и вот на этом снимке вы можете видеть результат его трудов.

Директор передал ближайшим из слушателей вынутый листок…

Толпа начала тесниться к нему со всех сторон…

Что же показывала эта фотография?

Неведомое тело, поразившее даже людей несведущих: ни тени сходства с обычным видом кометы. Прежде всего, эта комета не имела обычного хвоста более или менее фантастического вида; но на снимке не было и головы кометы, состоящей обыкновенно из оболочки и ядра; был только простой круглый диск, вырисовывавшийся на фоне неба тусклым фосфорическим отблеском — и больше ничего!

В толпе, рассматривавшей снимок, пронесся ропот разочарования. Так вот оно, это грозное небесное тело, волновавшее все человечество в продолжении целых месяцев, — вот этот невзрачный маленький кружок? Даже без хвоста, который мог бы нагнать страх?

Общее настроение прорвалось в восклицании одного тучного берлинца, насквозь пропитанного пивом.

— Так это я столько времени дрожал перед этакой… дрянью?!

«Этакая дрянь» было почти единодушным приговором, который готова была произнести толпа над возвещенным мировым странником — еще раньше, чем директор снова заговорил. Это настроение слушателей и смех, вызванный этим забавным восклицанием в толпе, побудили директора заговорить совершенно другим тоном, резче и внушительнее.

И отчеканивая каждое слово со всей силой убеждения, он начал рисовать широкую картину того, что ждет на этот раз Землю со стороны этой самой «дряни». На этот раз дело идет не о невинном фейерверке падающих звезд, как бывает, когда маленькая комета пересечет земную орбиту; на этот раз предстоит страшное столкновение, о котором может дать только ничтожное — слабое представление — столкновение двух курьерских поездов, несущихся с величайшей скоростью.

При этом столкновении, которое, вероятно, тотчас же остановит движение Земли, — если бы даже Земля и вынесла самую силу натиска, она должна быть приведена в состояние белого каления, — так огромно будет количество теплоты, вызванное толчком и внезапной остановкой движения.

Его долг — объявить об этом, — сказал директор; он знает, что от него ждали успокоительных речей, новых доводов в пользу неосновательности тревоги — в дополнение к тем, которыми газеты еще сегодня утром убаюкивали всех. Но его долг перед истиной и наукой — говорить так, как он говорил. Положение очень серьезно, до ужаса серьезно. Если не случится чего-нибудь непредвиденного, то Земле, по его мнению, безусловно нет спасения.

— Я не любитель парадоксов — закончил лектор, — но я мог бы сказать: если Араго когда-то считал вероятность гибельного столкновения Земли с какой-нибудь кометой равной отношению 1:280 миллионов, — то на этот раз вероятность счастливого исхода, возможность спасения для населения Земли может быть выражена тем же отношением 1:280 миллионов…

В зале мало-помалу воцарилась мертвая тишина. Толпа сидела, словно обвеянная предчувствием грядущего. Все поняли, что в словах оратора — правда, полная, страшная правда; все почувствовали, что судьба Земли решена. Находились еще, правда, некоторые, цеплявшиеся за соломинку того спасительного «непредвиденного», о котором говорил лектор и которое могло еще предотвратить грозный рок, но привычная беспечность, с которой до сих пор принималась сенсационная весть, приносимая с утра газетами одновременно с кофе, — отлетела безвозвратно.