Вероника Рот - Дивергент

– Он остановится?

Я качаю головой.

– Через город он движется медленно. Мы пробежим несколько футов рядом с вагоном и заберемся внутрь.

Запрыгивать в поезда стало для меня легким и естественным делом. Для остальных это будет не так просто, но останавливаться поздно. Я оборачиваюсь через левое плечо и вижу фары, горящие золотом на фоне серых зданий и дорог. Я подскакиваю на цыпочках, пока огни становятся все больше и больше, а когда нос поезда проплывает мимо, пускаюсь трусцой. Приметив открытый вагон, я набираю скорость, чтобы поравняться с ним, и хватаюсь за ручку слева, закидывая тело внутрь.

Калеб запрыгивает сам, тяжело приземлившись и перекатившись на бок, и помогает Маркусу. Отец падает на живот и втаскивает ноги. Все отходят от двери, но я стою на краю, держась одной рукой за ручку, и наблюдаю, как город проносится мимо.

На месте Жанин я послала бы большинство солдат-лихачей ко входу в лагерь Лихости над Ямой, возле стеклянного здания. Нам разумнее отправиться к черному ходу, в который прыгают с крыши.

– Полагаю, теперь ты жалеешь, что выбрала Лихость, – замечает Маркус.

Я удивлена, что мой отец не задал тот же вопрос, но он, как и я, наблюдает за городом. Поезд проходит мимо лагеря Эрудиции с погашенными огнями. Издали он кажется мирным, и, возможно, внутри его стен царит мир. Вдали от конфликта и реальности того, что они натворили.

Я качаю головой.

– Даже после того, как лидеры твоей фракции решили присоединиться к заговору против правительства? – выплевывает Маркус.

– Мне нужно было кое-чему научиться.

– Быть храброй? – тихо спрашивает отец.

– Быть самоотверженной, – поправляю я. – Часто это одно и то же.

– Поэтому ты вытатуировала символ Альтруизма на плече? – спрашивает Калеб.

Я почти уверена, что в глазах отца мелькает улыбка. Я слабо улыбаюсь в ответ и киваю.

– И символ Лихости на другом.

Стеклянное здание над Ямой отражает солнечный свет мне в глаза. Я стою у двери, держась за ручку, чтобы не упасть. Почти приехали.

– Когда я скажу прыгать – прыгайте как можно дальше.

– Прыгать? – переспрашивает Калеб. – До земли семь этажей, Трис.

– На крышу, – уточняю я.

При виде его изумленного лица я поясняю:

– Потому это и называется проверкой храбрости.

Половина храбрости заключается в угле зрения. Когда я делала это впервые, это был один из самых трудных поступков в моей жизни. Теперь готовиться к прыжку с движущегося поезда легче легкого, потому что за последние несколько недель я совершила больше трудных поступков, чем большинство людей – за всю жизнь. И все же ни один из них не сравнится с тем, что мне предстоит сделать в лагере Лихости. Если я выживу, то, несомненно, совершу еще более трудные поступки, например научусь жить без фракции, что всегда казалось мне невозможным.

– Папа, пора. – Я отхожу в сторону, чтобы пропустить его к краю.

Если они с Маркусом прыгнут первыми, я смогу подгадать время, чтобы им выпало самое короткое расстояние. Надеюсь, мы с Калебом сможем прыгнуть достаточно далеко, ведь мы моложе. Я должна пойти на этот риск.

Рельсы поворачивают, выстраиваются вдоль края крыши, и я кричу:

– Прыгай!

Отец сгибает колени и бросается вперед. Я не жду результата. Просто толкаю Маркуса и кричу:

– Прыгай!

Отец приземляется на крышу, так близко к краю, что я ахаю. Он сидит на гравии, и я выталкиваю Калеба вперед. Он стоит на краю вагона и прыгает, не дожидаясь моего приказа. Я отхожу на несколько шагов, чтобы разбежаться, и выпрыгиваю из вагона в тот самый миг, когда поезд достигает конца крыши.

Мгновение я вишу в воздухе, затем мои ноги врезаются в бетон, и я перекатываюсь на бок, подальше от края. Колени болят, и удар сотрясает все тело, отчего плечо начинает пульсировать. Я сажусь, тяжело дыша, и смотрю через крышу. Калеб и отец стоят на краю, держа Маркуса за руки. Он не справился, но и еще не упал.

Где-то внутри меня злобный голосок скандирует: «Падай, падай, падай».

Но он не падает. Отец и Калеб затаскивают его на крышу. Я встаю, смахивая гравий со штанов. Меня всецело занимает то, что предстоит дальше. Одно дело – попросить спрыгнуть с поезда, но с крыши?

– Сейчас вы поймете, почему я спросила про страх высоты.

Сказав это, я подхожу к краю крыши. Я слышу за спиной их шаркающие шаги и ступаю на бортик. Ветер дует снизу, задирая футболку. Я смотрю на дыру в земле, в семи этажах подо мной, и закрываю глаза, подставляя лицо ветру.

– Внизу натянута сеть.

Я смотрю на них через плечо. Они выглядят озадаченными. Они еще не поняли, что я прошу сделать.

– Не думайте, – добавляю я. – Просто прыгайте.

Я отворачиваюсь и в тот же миг выгибаюсь назад, теряя равновесие. Я падаю как камень, с закрытыми глазами, вытянув руку, чтобы чувствовать ветер. Расслабляю мышцы, насколько возможно, прежде чем удариться о сеть, которая врезается мне в плечо, словно бетонная плита. Стискиваю зубы, перекатываюсь на бок, хватаясь за столб, который поддерживает сеть, и перекидываю ногу через край. Приземляюсь на колени на платформу, перед глазами все плывет от слез.

Калеб взвизгивает, когда сеть принимает его тело, и выпрямляется. Я не без труда встаю.

– Калеб! – сиплю я. – Сюда!

Тяжело дыша, Калеб ползет к краю сети и переваливается через него, плюхаясь на платформу. Морщась, он поднимается на ноги и смотрит на меня с открытым ртом.

– Сколько раз… ты… это делала? – спрашивает он, задыхаясь.

– Теперь – два.

Он качает головой.

Когда отец падает в сеть, Калеб помогает ему выбраться. Оказавшись на платформе, отец наклоняется, и его выворачивает через край. Я спускаюсь по лестнице и, оказавшись внизу, слышу, как Маркус со стоном приземляется в сеть.

В пещере пусто, коридоры уходят в темноту.

Судя по словам Жанин, в лагере Лихости никого не осталось, кроме солдат, которых она послала назад охранять компьютеры. Если мы найдем солдат-лихачей, то найдем и компьютеры. Я оборачиваюсь. Маркус стоит на платформе, белый как мел, но невредимый.

– Так вот он какой, лагерь Лихости, – замечает Маркус.

– Да, – подтверждаю я. – И что?

– Не думал, что когда-нибудь его увижу. – Он проводит рукой по стене. – Не надо быть такой колючей, Беатрис.

Я раньше не замечала, какие ледяные у него глаза.

– У тебя есть план, Беатрис? – спрашивает отец.

– Да.

Это правда. У меня есть план, хотя я не знаю, когда успела его придумать. Я также не уверена, сработает ли он. Можно рассчитывать на несколько моментов: в лагере мало лихачей, Лихачи отнюдь не славятся коварством, и я сделаю все, чтобы их остановить.

Мы идем по коридору, ведущему к Яме. Через каждые десять футов коридор пересекают полосы света. Когда мы входим в первую полосу, я слышу выстрел и падаю. Должно быть, нас заметили. Я ползу к следующему темному участку. Искра выстрела вспыхнула на другой стороне комнаты, у двери, которая ведет в Яму.