Борис Каминский - Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. А.И. на тему 1905 год. Общий файл.

- Ну, голубь сизокрылый, и кто тут главный мафиозо? - револьвер Зверева медленно повернул лицо раненого. - Да, блин, сериалов ты явно не смотрел, а у меня времени мало. Где Седой!

От резкого рыка глаза пленника непроизвольно дернулись в сторону последнего тела.

- Вот и хорошо. Старый, делай контрольки, а я закреплю девицу. Пора делать ноги.

Уходили в направлении на север. В окнах домишек метался свет керосиновых ламп, а занавески судорожно задергивались - сердить налетчиков опасались. Ехать прямиком к центру посчитали неразумным. Запросто можно было нарваться на полицию или пожарников. Последние уже вовсю дребезжали своими колокольчиками, причем сразу с двух направлений. Грохот взрывов и вспышки в полнеба дали им верное направление. Полиция себя пока не проявила. Во-первых, их транспортные средства сиренами не обзавелись, а, во-вторых, стража как правило опаздывала. Не потому ли полицаи такие злые?

Отмахав за городом с пяток километров, свернули на заранее разведанную полянку. Здесь переоделись. Рабоче-крестьянскую маскировку сожгли. Дали отдохнуть лошадке. На подъезде к Садовому из здания редакции Московского вестника выскочила стайка мальчишек:

- Утренний выпуск. Жестокое ограбление в Ямкой слободе. Погибло сто человек! Преступники скрылись.

- Быстро тут СМИ работают. Эй, пострел, дай-ка газетку, - тормознул ближайшего Зверев.

Из репортажа с места событий, следовало, что сегодня ночью разбойному нападению подвергся дом обывателя Хрулева. Число нападавших неизвестно, но числом не менее трех десятков. Бой разгорелся нешуточный. От пальбы и взрывов бомб во всей округе полопались стекла, а число жертв не поддается счету. По ходу дела выяснилось, что сам Хрулев давно живет у свояка. В доме проживала его дочь, девица легкого поведения, Анна Хрулева. Ее нашли привязанной к кровати, а ее сожитель, Григорий Кондратьев, известный в определенных кругах под кличкой Седой, лежал застреленный в горнице. Там же лежали тела его ближайших подельников. На месте происшествия побывал только что назначенный на должность Московского генерал-губернатора Петр Павлович Дурново. Славно началась карьера губернатора.

В нижней части газетного листа, где редакция обычно оставляет место для экстренных сообщений, шла очередная сенсация: пока набирался это номер, пришло известие о втором разбойном нападении в Ямской слободе! Связаны ли эти события в единую цепь или нет, редакция грозилась поведать в вечернем выпуске.

Прочитав вслух, Зверев глубокомысленно изрек:

- Эт, кто ж такой борзый навел шухер в слободке?

- Кто навел, тот и навел, а нам надо пилить на завод. Мы там со вчерашнего дня ведем монтаж, от того и устали. Кстати, заметил, что титул губера не упомянули?

- Хе, эт мне Гиляровский разъяснил. Если кого хотят опустить, строят фразу так, что титул ставить некуда, и поди придерись.

Борис только удивленно покрутил головой. Умеет же репортерская братия зубки показывать.

Ближе к концу дня на завод заявился взъерошенный Мишенин.

- Вы куда пропали? Я два раза побывал на Грузинской! - в голосе звучала легкая истерика.

- Ильич, ты охренел? Мы тут, считай, вторые сутки пашем, а ты под бочком у Настасьи полеживаешь. Когда дурью маяться перестанешь?

Наезд был выполнен по всем правилам. Подрагивающие от усталости руки демонстративно вытирались ветошью. Лица выражали искреннее возмущение пополам с обидой. Обида демонстрировала, сколь тяжко приходится идейно-выдержанным борцам за его, Мишенина, благополучное будущее. В завершение спектакля его как бы невзначай спросили:

- Ильич, что стряслось-то?

После полученной трепки подозрения математика заметно отступили, а сенсация предстала совсем в ином свете.

- Газеты пишут: в Ямской слободе целое побоище, убит местный авторитет и его приспешники, много убитых, а налетчики скрылись, - Ильич протянул Федотову изрядно помятую газету.

- Приспешники, говоришь, - задумчиво произнес Зверев, - Не иначе, как борьба за сферы влияния. Что там Степаныч?

- Вот это ни фига себе! Пишут, что сегодня ночью обезглавлена верхушка преступного мира Ямской слободы, а следы указывают на хитровских.

- Ну, а я что говорил? Точно передел. Видать, ямские делиться не захотели, вот их и пришпокали. Жадность она, брат, никого до добра не доводит.

Дабы окончательно отвлечь математика, Зверев выдал домашнюю заготовку:

- Ильич, тут такое дело, - Дмитрий Павлович изобразил на лице озабоченность. - Ты же знаешь, что нам пора открывать в Германии филиал, так вот, кроме тебя на хозяйство ставить некого, а хорошего приказчика мы тебе подберем.

- Уже пора?

- Ну, это как посмотреть, но к концу года точно надо переезжать, - встрял в разговор Федотов. - Ты же нас пригласил на венчание. После этого и планируй выезд. Всем семейством. Акушерство там, сам понимаешь, на высоте. К тому же, не приведи господь, но если кому-то из бандитов придет в голову, что это мы их воевали, нам не поздоровится. Другое дело за бугром. Там тебя ни одна холера не достанет.

Как говорил товарищ Штирлиц, запоминается последняя фраза. У друзей сомнений не было - математик Настасью уломает.

Первая декада августа

На дачу к Смоленцеву Гиляровский привез Федотова ближе к ночи. Предложив утомленному гостю стопку, хозяин отравил его на покой. С утра репортер отправился в Павшино встречать остальных гостей, а Борис с наслаждением жмурился под утренним солнцем.

- Воскресное утро, что еще надо человеку, чтобы достойно встретить старость?

- Ломаете голову, в какой эпизод вставить фразу?

- Есть такое дело.

- Знакомо. Пока пробовал писать, сам маялся таким недугом.

Игорь Викторович Смоленцев служил управляющим московской типографии издателя Сойкина. Был он немного выше среднего роста. Борода клинышком, удлиненное лицо, густые волосы с легкой проседью и внимательные карие глаза. Даже в дачной одежде он выглядел человеком интеллигентным.

Глядя на окружающий пейзаж, Борис блаженствовал после месяца дикой пахоты. В этом ему ненавязчиво помогал хозяин.

Дача стояла на высоком берегу Москва-реки. С веранды открывался вид на восток. Здесь, разливаясь, река делала причудливый изгиб. На той стороне, за заливными лугами, виднелись соломенные крыши. 'Кто бы сказал, что буду отдыхать в виду митинского радиорынка?!'

Не прошло и трех недель после бандитских разборок на севере мегаполиса, а московские репортеры озаботились совсем иными событиями. Уход из жизни мелкого торговца краденным так и вообще остался незамеченным, мало ли кто от чего умирает - державу лихорадили общественные преобразования. Манифестом от шестого августа Николай Александрович рискнул-таки учредить Государственную Думу - 'особое законосовещательное установление, коему предоставляется предварительная разработка и обсуждение законодательных предположений и рассмотрение росписи государственных доходов и расходов'. Империя ступила на зыбкую почву демократии и не знала, чем это закончится.