Игорь Чичилин - Орган времени

Когда проснулся, уже никто не спал. Больные лежали с открытыми глазами и время от времени поворачивались в своих постелях. Медсестра выходила в коридор и возвращалась обратно, принося какие-то инструменты. Из коридора доносились разговоры, кто-то ходил там. Я лежал и смотрел на это неспешное течение больничной жизни. Потом пришел Сергей Степанович.

Войдя в дверь, он кивнул медсестре и сразу направился в мою сторону.

– Как вы? – озабоченно спросил он.

– Здравствуйте, – улыбнулся я, радуясь его приходу.

– М-м-м… здравствуйте, – рассеянно отозвался он. – Как вы себя чувствуете?

– Ничего, нормально.

Сергей Степанович внимательно смотрел на меня.

– Голова не болит?

– Нет, – беспечно произнес я, – все хорошо. Вот только…

– Что? – сразу насторожился он.

– Нет, ничего. Просто здесь скучно и неудобно все время лежать.

– Неудобно?

– Да, все тело затекло, думаю, что уже никогда не смогу двигаться.

– Ну-ну, – улыбнулся он, – сможете.

– Вы обещаете?

– Конечно, – он улыбался. – Лежите – что вам еще делать? Спите, набирайтесь сил. Я вам даже завидую – мне бы сейчас тоже хотелось вот так полежать и поспать день-другой.

– Правда? И ради этого вы бы согласились, чтоб с вас тоже сняли скальп?

– Ну, – он смутился, не зная, что ответить.

– Ладно, – сказал я, – извините. Лучше расскажите, как прошла операция?

– Операция? Нормально, – он вздохнул. – Все получилось довольно неплохо.

– А устройство? Вы там все подключили?

– Конечно, – он оглянулся и потом произнес несколько тише: – Вы только не говорите ничего об этом – они тут не знают…

– Хорошо, – я хотел кивнуть, но голова осталась лежать на подушке, зато где-то внутри словно качнулось что-то тяжелое, ударив меня по внутренней стороне черепа. Я чуть поморщился.

– Что, болит? – увидев это, забеспокоился Сергей Степанович.

– Нет, это ваше устройство брыкается, – я улыбнулся. – Значит, все уже сделано и должно работать?

– Нет, – протянул Сергей Степанович. – То есть все, конечно, сделано, но нужно подождать, пока заживет, пока вы поправитесь.

– Понятно, – проговорил я. – А вообще, интересно разговаривать с человеком, который копался в твоих мозгах. Что вы там увидели?

– Ничего особенного, – пожал плечами Сергей Степанович, – обычный мозг.

– Обычный? – притворно удивился я. – Как это обычный? А я-то думал…

Он улыбался. Потом сказал серьезно:

– Вам сейчас действительно лучше побольше спать. Первое время после операции, конечно, немного тяжело, но потом все пройдет. Лежите, отдыхайте.

– Как там Леночка? Все еще злится на меня?

– Нет, даже наоборот – жалеет, что тогда толкнула вас. Просила извиниться за нее.

– Что же она сама не пришла?

– Она придет вечером, мы вместе придем после работы.

– Хорошо, – сказал я, – приходите.

– Вы только не думайте, что она хочет извиниться из жалости, – глядя на меня, проговорил Сергей Степанович, – только потому, что вы сейчас лежите после операции. Она хорошая. Ну, рассердилась один раз – с кем не бывает?

– Я и не думаю. Честно говоря, мне все равно.

Он помолчал немного, потом спросил:

– Вам что-нибудь нужно?

– Не знаю, – я попытался пожать плечами, но лежа в постели и это не получилось. Вообще было странно разговаривать с кем-то, лежа под одеялом днем у всех на виду. – Не знаю, – повторил я. – Может быть, книжку какую-нибудь принесете? Здесь довольно скучно.

– Нет, – Сергей Степанович покачал головой. – Это лишнее напряжение, которое вам сейчас совсем не нужно. Уж потерпите пока, поскучайте немного.

– Да? Жалко, – вздохнул я.

Он посмотрел на часы.

– Ладно, я пойду, – проговорил он, – мне пора.

– Ладно, – я хотел кивнуть, но вовремя вспомнил, что этого не стоит делать.

– Вечером мы зайдем с Леночкой.

– Хорошо, – сказал я.

– Ну, я пойду, – еще раз проговорил он, потом виновато улыбнулся и ушел.

Я остался лежать. Усталость и слабость владели мной. Больничный день только начинался, я чувствовал, каким долгим он будет в постоянном лежании, бездействии, бессилии. Все было долго, все было тяжело. Я лежал, не думая ни о чем, лишь предавшись течению времени, лишь надеясь на его свойства, веря в его силу. Свойства времени совершать движение, изменяя все вокруг, должны были изменить и мое состояние. Рано или поздно, рано или поздно… Я хотел, чтобы все было быстрее, но не мог ничего поделать с этим.

У каждого свое время, и оно разное в зависимости от того, где и как он сейчас. Я думал, что сейчас мое время – это медленная река с плавным, еле заметным течением. Медленные струи, почти неподвижная вода составляют ее, тихое журчание, слышное лишь в самых быстрых местах, но и там все спокойно, плавно, неторопливо.

Я лежал, глядя вокруг сквозь реку своего времени, течение несло меня. Тонкие зеленые травинки склонялись с берегов надо мной, я проплывал мимо спокойно и чинно. Они чуть кивали, колыхаясь под порывами слабого ветра, а потом оставались позади и все дальше и дальше, по мере того, как я удалялся от них.

Медсестра подошла к моей постели и стала менять капельницу. Я наблюдал за ее движениями. Она не была ни молодой, ни старой. Когда я глядел на нее, мне казалось, что все происходит не здесь или я не здесь – мы были отдельно с ней, хотя находились совсем рядом. Я думал, отчего так? Но потом понял. Просто моя река была слишком медленной и не определяла никаких отношений к тому, что я вижу, не в состоянии соприкасаться с внешним слишком быстрым миром. Я был один внутри своего времени, весь мир был вокруг, где-то.

Потом медсестра ушла и через минуту вернулась с градусником в руках.

– Возьмите, – сказала она, протягивая мне градусник.

Я медленно поднял руку, взял его и сунул под мышку. Холодное стекло оказалось достаточно сильным вторжением внешнего мира. Я почувствовал, какой я маленький и слабый, если даже такая мелочь, как градусник, может так остро впиваться в мои ощущения. Мне стало одиноко, немного страшно, немного грустно – все было немного. Я немного подумал о Сергее Степановиче и Леночке: как жаль, что их нет рядом. Мне было одиноко. Но скоро градусник нагрелся и стал частью меня. Я впитал его в себя и заставил двигаться так же медленно. Я взял его с собой в путешествие по водам реки своего времени. И когда медсестра снова подошла, чтобы забрать градусник, мне было даже жаль расставаться с ним, я стал еще более одинок. Медсестра ничего не сказала, посмотрев на градусник, только записала что-то в своей тетради и пошла, стряхивая градусник на ходу, стряхивая с него частицу моего тепла.

Казалось странным, что медсестра не говорит со мной и не спрашивает ничего. Она как будто знала о моем отдельном времени и не пыталась попасть в него, понимая, что это невозможно. Хотя я думал, что все же это неправильно. Операция была достаточно важным событием для меня, и, казалось, все должны проявлять хоть какой-то интерес к этому. Но все было не так. Я не знал, что я лишь травинка на берегу ее реки времени.