Игорь Чичилин - Орган времени

Неторопливость снова взяла меня в свои руки. Я лежал, терпеливо ожидая нового поворота времени. Но это должно было случиться нескоро. Насколько я мог видеть, впереди река была такой же ровной и гладкой и медленной, медленной.

Те, кто был здесь, не вносили никакого разнообразия в тягучее течение больничного дня. Минуты и часы почти ничем не отличались друг от друга. Все было под стать тому, что происходило здесь: люди сращивали свои ткани, производили изменения в своих организмах – это было долго, незаметно.

Я подумал об устройстве Сергея Степановича в своей голове, оно тоже сейчас срасталось со мной. Маленький кусочек металла или Бог его знает чего, он был во мне, где-то там, между лбом и затылком. Его маленькие контактики, похожие на усики и тоньше волоса, впивались в мой мозг и теперь тихо срастались с ним, становясь частью меня, но более того, становясь частью моих мыслей, моих ощущений, моего «я».

Забавно было сознавать это. Я подумал, не стал ли я теперь как машина с электронной схемой в голове? Но нет – я улыбался – конечно, нет. Все же устройство не настолько сложно, и, пожалуй, это оно зависит от меня, а не наоборот.

Я вспомнил, как Сергей Степанович показывал его. Осторожно держа передо мной и не давая мне в руки, боясь, как бы я случайно не сломал что-то. А теперь оно было во мне. Я пытался почувствовать его – конечно, ничего не вышло из этого. Но оно было, я знал и представлял, как оно лежит там, в середине моего мозга. Мысли бегают вокруг, оно лежит, тихо озираясь, привыкая к неизвестной обстановке, стараясь освоиться, стать своим здесь. Я улыбался, глядя вокруг и думая, что таким образом показываю устройству окружающий мир, знакомлю его с различными предметами – теперь оно тоже могло видеть, пользуясь моими глазами, моими ощущениями. Теперь оно могло много всего, получив доступ… нет! став частью того, что может чувствовать, понимать, помнить. Да, нечто, ставшее кем-то. Я смотрел на серые стены, потолок в узорах трещинок, на письменный стол и медсестру, сидящую за ним. Больные на кроватях не теряли времени даром, они совершали срастание своих тканей, сосредоточенно и целенаправленно производили изменения в своих организмах, слушая, как затягивается их кожа в послеоперационных шрамах. Устройство не мешало мне, я давал ему возможность смотреть и слушать.

В небесной чайной снова начиналось чаепитие – кто-то опять мешал сахар. Кто-то собирал все звуки в слабое одновременно глухое и звонкое позвякивание ложечки о стенки чашки. Чай дымился, чаинки вертелись внутри, поднятые всеохватывающим водоворотом, сахар исчезал, словно уходя, перемещаясь в другое, скрытое чайное измерение. Растворение. Верчение. Я смотрел вокруг глазами устройства во мне. Потом уснул.

Вечером пришли Сергей Степанович и Леночка. Я проснулся примерно за час до их прихода, хотя сложно было определить это – и то, что за час, и то, что проснулся. Лежать с открытыми глазами – было все равно что спать. И время здесь шло ничем, не меняя ничего, разве, может быть, характер солнечного света, льющегося из окна за дыхательным аппаратом, который все еще стоял рядом со мной, напоминая, как прекрасен воздух, когда он в виде атмосферы, а не в виде шипящего железного ящика с трубкой. Хотя солнечный свет почти не менял свою яркость, но становился чуть мягче, может быть, более влажным или приятно весомым с приближением вечера. Это не было как солнечные часы, где время бежит тенью, это было как солнечные часы, где время движется изменением давления и свойств света. Судя по этим давления-световым часам, был уже вечер. Стрелки прошли большую часть пути и приближались к наиболее мягкой высшей точке, означающей ночь.

Сергей Степанович спрашивал меня о здоровье, я отвечал, поглядывая на Леночку. Она стояла чуть в стороне и молчала, не принимая участия в разговоре. Потом Сергей Степанович стал прощаться, говоря, что ему нужно идти домой. Затем посмотрел на нас с Леночкой и спешно удалился, оставив нас одних. Леночка подошла ближе.

– Как ты? – спросила она, словно не слышала, о чем мы говорили с Сергеем Степановичем.

– Нормально.

– Я хотела прийти днем, но не смогла – работы было много.

– Понятно, – сочувственно произнес я.

Она прятала взгляд, глядя куда-то в сторону. У нее был смущенный вид, похоже, она не знала, что еще сказать.

– Как там погода? – решил я помочь ей.

– Ничего. Днем шел дождь, но теперь кончился.

– Дождь? – удивился я. Мне казалось странным, что где-то может идти дождь – мир для меня был больницей с трещинками на потолке. – Наверно, я спал и не слышал.

– Да?

Она молчала пару секунд, потом вдруг повернулась ко мне, словно решившись на что-то. Ее глаза были полны тревожной печали.

– Ты не сердишься на меня? – спросила Леночка.

– Я? Почему? – почти искренне удивился я.

– Я не хотела, – быстро заговорила она, снова пряча взгляд, – это как-то само получилось. Я не хотела. Правда.

Я чуть улыбнулся.

– Садись, – сказал я, сделав приглашающий жест.

Она колебалась секунду, потом осторожно присела на край кровати.

– Как ты думаешь, долго я здесь пролежу? – спросил я.

Она не ответила, словно не услышав мои слова, потом через секунду сказала все с той же тревожной печалью:

– Я была очень плохой. Не знаю, что на меня нашло. Прости. Ты, наверно, обвиняешь меня во всем. Я не хотела. Прости.

– Бог с ним. Я уже и не помню ничего, – соврал я. Как-то не хотелось злиться на нее, и слушать извинения тоже не хотелось. Я чувствовал, что рад ее видеть, и больше ничего не чувствовал по отношению к ней.

– Все прошло, – сказал я, – туда ему и дорога. Давай считать, что просто ничего не было.

– Правда?

– Правда, – я снова улыбнулся.

– Значит, ты не обижаешься на меня?

– Нет.

– А я все думаю об этом, что это я… Что ты из-за меня…

– Да нет же, – поспешил я заверить ее – мне вдруг показалось, что она сейчас заплачет. – Я ведь сказал, что все забыто. Или ты не согласна? Тогда тебе придется выбирать: или мириться, или писать мемуары.

– Да? – улыбнулась Леночка.

В ее глазах была радость. Хотя легкая тень грусти еще присутствовала во взгляде, но она улыбалась, и такой она нравилась мне гораздо больше.

Потом Леночка взяла мою руку в свои ладони и спросила голосом, полным заботы и участия:

– У тебя ничего не болит?

Я улыбнулся, ощущая ее ладони, ее мягкую теплую кожу. Было приятно чувствовать это прикосновение и немного странно. Там, где я был сейчас… В общем, ее прикосновение было совершенно не отсюда, как нечто, пришедшее из другого мира – солнечный свет под землей, дождь в больнице… Ее касание захватывало мои ощущения, я словно переместился в свои пальцы, став там, между ее ладонями.