Конни Уиллис - Пожарная охрана

- Я хочу, чтобы вы выспались!

Как будто я смогу заснуть, пока он на крыше! У меня нет желания сгореть заживо!

_30 декабря_. Меня разбудили сирены, и старик Бенс-Джонс сказал:

- Ну, наверное, это пошло вам на пользу. Вы ведь проспали круглые сутки!

- Какое сегодня число? - спросил я, натягивая сапоги.

- Двадцать девятое, - ответил он, и я метнулся к двери. - Не спешите так. Они сегодня припозднились. Может, и вовсе не прилетят. Что было бы очень удачно. Ведь сейчас отлив.

Я остановился у двери на лестницу, упершись ладонью в прохладную каменную стену:

- Что с собором?

- Стоит как стоял, - ответил он. - Видели скверный сон?

- Да, - ответил я, вспоминая все скверные сны прошлых недель: мертвая кошка у меня на руках в Сент-Джонс-Вуде; Лэнгби с пакетом и "Уоркером" под мышкой; камень пожарной охраны, озаренный фонарем Христа... И тут я сообразил, что на этот раз никаких снов не видел, а был погружен в забытье, о котором мечтал, которое должно было навести меня на воспоминания.

И тут я вспомнил. Не собор святого Павла, сожженный дотла коммунистами, а газетный заголовок: "Прямое попадание в "Марбл-Арч". Восемнадцать погибших". Дата оставалась неясной. Четко виделся только год. 1940. А от 1940 года оставалось ровно два дня. Я схватил куртку и шарф, выскочил из крипты и помчался по мраморному полу к дверям.

- Куда это вы, черт побери? - крикнул Лэнгби, невидимый в сумраке.

- Надо спасти Энолу, - ответил я, и мой голос эхом отозвался под темными сводами. - "Марбл-Арч" разбомбят.

- Вы обязаны остаться, - крикнул он мне вслед с того места, где установят камень пожарной охраны. - Идет отлив, ты, грязный...

Остальное я не расслышал, так как уже сбежал по ступенькам и прыгнул в такси, на которое ушли почти все деньги, которые я тщательно берег, чтобы было на что доехать до Сент-Джонс-Вуда. Когда мы выехали на Оксфорд-стрит, зарявкали зенитки, и шофер отказался везти меня дальше. Я вылез из машины в непроглядную тьму и понял, что не успеваю.

Взрыв. Энола распростерта на ступеньках, ведущих в метро. На ногах туфли без носков, на теле ни раны, ни ссадины. Я пробую ее поднять. Под кожей она как студень. И я заверну ее в шарф, который она мне подарила. Я опоздал! Вернулся на сто лет назад для того, чтобы опоздать ее спасти.

Последние кварталы я пробежал бегом, ориентируясь на зенитную батарею в Гайд-Парке, и скатился по ступенькам "Марбл-Арч". Женщина в кассе забрала мой последний шиллинг за билет до станции "Собор святого Павла". Я сунул его в карман и бросился к лестнице.

- Бегать запрещено, - сказала женщина невозмутимо. - Налево, пожалуйста.

Правый вход был перегорожен деревянным барьером, металлические двери закрыты и замкнуты цепью. Доску с названием станции перечеркивал косой крест липкого пластыря, а к барьеру был прибит указатель с надписью: "Ко всем поездам". Стрелка под ней указывала налево.

Энола не сидела на замершем эскалаторе, не примостилась она и у стены прохода. Я дошел до ближайшей лестницы и остановился. Какая-то семья устроилась на ней выпить чаю. Там, куда я собирался ступить, на скатерти, вышитой по краю цветами, красовались хлеб с маслом, баночка джема, закрытая вощеной бумагой, и чайник на газовой горелке вроде той, которую мы с Лэнгби выудили из мусора. Я уставился на эти аксессуары мирного чаепития, расставленные каскадом по ступенькам.

- Я... "Марбл-Арч", - сказал я. (Еще двадцать человек были убиты обрушившимися керамическими плитками.) - Вам не следует здесь оставаться.

- А мы имеем право! - воинственно ответил мужчина. - Ты-то кто такой, чтобы нас отсюда гнать?

Женщина, достававшая блюдца из картонки, посмотрела на меня с испугом. Чайник свистнул.

- Это тебе нечего тут торчать! - добавил мужчина. - Проходи!

Он посторонился, и я виновато протиснулся мимо вышитой скатерти.

- Извините, - сказал я. - Мне надо найти... На платформе.

- Ты ее в жисть не отыщешь, приятель, - сказал мужчина, тыча пальцем вниз.

Я все-таки чуть было не наступил на скатерть, спустился с последней ступеньки, завернул за угол и оказался в аду.

Впрочем, нет, не в аду. Продавщицы, заложив за спину сложенные пальто, прислонялись к стенам - веселые, угрюмые, сердитые, но ничуть не похожие на проклятые души. Двое мальчишек подбрасывали шиллинг, и он скатился на рельсы. Они перегнулись через край, обсуждая, спрыгнуть за ним или нет, и полицейский крикнул, чтобы они отошли от края. Мимо прогрохотал поезд, набитый пассажирами. На руку полицейского опустился комар, и он хотел его прихлопнуть, но промахнулся. Мальчишки захохотали. А позади них и впереди во всех направлениях под выложенными смертоносной плиткой потолками туннелей, у входов и на лестницах теснились люди, жертвы надвигающейся катастрофы. Сотни и сотни людей.

Я, спотыкаясь, вернулся на лестницу и опрокинул чашку. Чай залил скатерть.

- Я же говорил, приятель! - весело сказал мужчина. - Настоящий ад, верно? А ниже еще похлеще.

- Ад, - сказал я. - Да.

Мне ее не найти. Я посмотрел на женщину, вытиравшую скатерть полотенцем, и вдруг понял, что и ее спасти не могу. Как Энолу, как кошку, как любого и каждого из них, затерянных среди бесконечных лестниц и туннелей времени. Они же были уже сто лет как мертвы и спасению не поддавались. Видимо, исторический факультет отправил меня сюда, чтобы я уловил эту истину. Очень хорошо! Я уловил. Можно мне теперь вернуться домой?

Как бы не так, милый мальчик. Ты по-идиотски просадил свои деньги на такси, на коньяк, и наступает ночь, в которую немцы сожгли Сити. (Теперь, когда уже поздно, я вспомнил все. Двадцать восемь зажигалок на крыше собора.) Лэнгби должен получить свой шанс, а ты должен усвоить самый трудный урок - и, кстати, тот, который тебе полагалось бы знать с самого начала. Спасти собор святого Павла ты не можешь.

Я вернулся на платформу и стоял у желтой линии, пока не подошел поезд. Я вытащил свой билет и держал его в руке всю дорогу до станции "Собор святого Павла". Едва я поднялся наверх, на меня, точно мелкая водяная пыль, накатили волны дыма. Собора я не увидел.

- Отлив, - сказала какая-то женщина безнадежным голосом, и я свалился в змеиный ров обмякших брезентовых шлангов. Руки мне облепила вонючая грязь, и только тогда (слишком поздно) я понял, чем был страшен отлив.

Качать воду для борьбы с огнем было неоткуда.

Дорогу мне преградил полицейский, и я беспомощно замер на месте, не зная, что сказать.

- Гражданским лицам сюда нельзя, - объяснил он. - Святой Павел в самом пекле.

Дым клубился точно грозовая туча, весь пронизанный искрами. А над ним золотился купол.

- Я из пожарной охраны, - сказал я, его рука опустилась, и минуту спустя я был уже на крыше.

Эндорфинный уровень у меня, наверное, опускался и поднимался, как вой сирены. С этой секунды моя краткосрочная память отключилась. Сохранились отдельные обрывки, не стыкующиеся между собой: в уголке нефа, когда мы снесли Лэнгби вниз, тесным кружком сидят люди и играют в карты; смерч пылающих обломков дерева под куполом; шоферша санитарной машины в туфлях без носков, как у Энолы, смазывает мои обожженные руки.