Митчел Уилсон - Живи с молнией

Он подумал о том, что все выдающиеся физики-теоретики, от Ньютона до Эйнштейна, достигли расцвета творческих сил в двадцать с небольшим лет и все свои знаменитые открытия в области теории сделали до тридцатилетнего возраста. Только физики-практики, экспериментаторы, входят в силу с возрастом, но ни один экспериментатор никогда не приобретал такой славы, как теоретики. Эрик так искренне восхищался Фабермахером, что в душе у него не оставалось места для мелких чувств вроде зависти. И в то же время он понял, почему Фабермахер так неохотно говорил о своей работе. Старики, очевидно, не признавали его, считая подобную скороспелость недопустимой в науке, а ученые одного с ним поколения, сравнивая его способности со своими, настолько поражались превосходству этого юноши, что он рисковал прослыть каким-то своеобразным уродцем, вроде теленка о двух головах. Должно быть, ему так часто приходилось видеть на лицах выражение откровенного любопытства, что он научился безошибочно различать первые его признаки. Вот это и тяготило Эрика: ведь он ни капельки не завидует таланту Фабермахера, и мысль о том, что Фабермахер может заподозрить в нем зависть, была ему чрезвычайно неприятна.

- Перестаньте, - сказал он. - Ведь это же нелепо, что вы задаете мне вопросы и ждете каких-то объяснений. Это я должен спрашивать вас.

Фабермахер мучительно покраснел. В конце концов ему удалось улыбнуться, но только из вежливости.

- Я говорю совершенно серьезно, - настойчиво сказал он. - Я ровно ничего не смыслю в технике опытов и сильно ощущаю этот недостаток. Мне бы очень хотелось время от времени приходить сюда и беседовать с вами, если позволите.

- Приходите хоть каждый день. Может быть, вы даже захотите немножко помочь мне.

- Ну, пользы от меня мало, - мягко возразил Фабермахер. Он, видимо, не знал, куда девать глаза. Эрику стало неприятно и немного досадно. Чем больше он старался, чтобы Фабермахер почувствовал себя непринужденно, тем больше осложнялось положение. - Я только наделал бы вам лишних хлопот. А этот опыт слишком важен, и тормозить работу просто недопустимо.

- Вы в самом деле считаете его важным? - спросил Эрик.

- Разумеется! - Фабермахера как будто даже слегка покоробил этот вопрос. - Наука должна иметь как можно больше данных о свойствах нейтрона, а без соответствующих опытов эти данные получить нельзя. Разумеется, это очень важный опыт. - Фабермахер помолчал, затем, в качестве последнего довода, добавил: - Разве вы стали бы работать над ним, если бы не считали его важным!

Фабермахер нисколько не преувеличивал, говоря, что у него неумелые руки. Но Эрику наконец удалось побороть его сопротивление, и Фабермахер согласился работать с ним, тем более что ему самому очень хотелось ощутить атмосферу лаборатории; тут Эрик убедился, что даже во времена своей полной неопытности он был в тысячу раз искуснее Фабермахера, который решительно ничему не смог научиться. Фабермахер старался изо всех сил и приходил в отчаяние от собственной неуклюжести, но Эрик ни за что не позволял ему бросить работу. Ему было приятно общество Фабермахера, при нем он работал с еще большим воодушевлением, а главное - ему хотелось посмотреть, как юноша встретится с Хэвилендом, и услышать, что скажет Хэвиленд в ответ на серьезное заявление: "Ваш опыт слишком важен, и тормозить работу просто недопустимо". В устах Фабермахера это звучало очень веско.

Хэвиленд пришел через неделю после того, как Фабермахер начал работать в лаборатории; имя молодого физика сначала не произвело на него никакого впечатления, и он стал осматривать схему, сконструированную Эриком. Но через минуту он, вопросительно подняв брови, обернулся к Фабермахеру, и Эрик с тайным злорадством услышал его вопрос:

- Кстати, ваш отец не физик-теоретик? Или, может быть, это ваш дядя?

На этот раз Фабермахер не стал уклоняться от прямого ответа, и Хэвиленду пришлось извиниться за свой промах. Но это произвело на него гораздо меньше впечатления, чем хотелось бы Эрику. Хэвиленд отнесся к Фабермахеру, как к очень одаренному новичку, и вполне непринужденно чувствовал себя в роли профессора, беседующего со студентом. Фабермахер отвечал ему вежливо, но всячески избегал обсуждать вопросы, касающиеся его самого. Он превосходно владел собой, и это было так на него непохоже, что Эрик заподозрил в нем скрытую враждебность. В конце концов Хэвиленд переменил тему беседы.

- А над чем вы собираетесь работать у нас? - спросил он.

- Я хочу развить теорию, объясняющую ядерные силы.

Спокойная самоуверенность этого заявления заставила Хэвиленда улыбнуться.

- И только? Вам не кажется, что это чересчур смело с вашей стороны?

Фабермахер поднял на него свой глубокий взгляд, требующий предельной ясности, - взгляд, под которым Эрик всегда невольно робел. В присутствии Хэвиленда Фабермахер чувствовал себя совершенно свободно, в нем не было и следа застенчивости, мучившей его в разговоре с Эриком.

- Чересчур смело? - повторил Фабермахер. - Разумеется. Это самый смелый замысел, какой я могу себе представить. Видите ли, на меньшее у меня просто нет времени. Вот почему я считаю ваш опыт наиболее важным из всего, что сейчас делается.

Теперь он заговорил уже не сдержанно вежливым, а резким и деловым тоном. То, что Хэвиленд был старше по летам и положению, казалось, смущало его не больше, чем собственная неспособность к лабораторной работе.

- Ваш опыт чрезвычайно для меня важен, - продолжал он, - потому что мне необходимы сведения о взаимодействии нейтрона и протона. Ответ вы получите из опытов по рассеянию в водороде. Затем мне нужно знать, как ведут себя нейтроны в альфа-частицах. Для этого вы проведете опыты по рассеянию нейтронов в гелии. Вот что надо бы сделать в первую очередь.

Впервые за все лето Эрик заметил в Хэвиленде проблески интереса. Он смотрел на Фабермахера слегка насмешливым взглядом, но, когда он заговорил, голос его был почти ласков.

- Вот как? - небрежно сказал он. - Я примерно так и предполагал, но, знаете ли, это потребует немало дней.

- Не обязательно, - решительно сказал Фабермахер. - Как только прибор будет готов, а этого, видимо, осталось ждать недолго, вам придется провести опыт возможно быстрее. Повторяю: у меня очень мало времени.

- Но ведь это мой опыт, а у меня времени сколько угодно, - возразил Хэвиленд, все еще улыбаясь.

Фабермахер пожал плечами.

- Значит, мы с вами по-разному относимся к делу, - сказал он. - Я не могу тратить время зря. Что же касается плана, о котором мы говорили, то ваш опыт - только первая его половина.

- В чем же заключается вторая? - Хэвиленд перестал улыбаться. Эрик понял, что он уязвлен тем, что Фабермахер относится к нему как бы свысока.